– Когда приступать?

– Сейчас и двинемся, чего прохлаждаться, барахлишко потом заберешь, авось недалеко...

Вскоре райкомовская дрезина уносила их сквозь безлесый простор приокской равнины в сторону Ельца. Последний снег только что сошел с полей, обнаженная земля облегченно дыми-лась, источая накопленное за зиму тепло. Над редкими островками подслеповатых деревень сизой паутиной тянулся печной дым, сквозь который смутно просвечивала прозелень обнажен-ных крыш. По разбухшим щитам вдоль пути сосредоточенно скакали взъерошенные галки, высматривая вокруг оживающую добычу. Ветренная весна обдувала мир от зимней шелухи и наледи.

Сидя напротив Золотарева, лейтенант, мрачновато посверливая его бесовским глазом, наставлял:

– Ты, брат, ко всему присматривайся, ничего не упускай, в таком деле каждая мелочь может на след навести. Есть сигнал: к ним там один бродяга похаживает, вроде как сводным братом ихнему чудаку приходится, тихую агитацию разводит, насчет всемирного братства и равенства рассусоливает. В общем анархия вперемешку с поповщиной, прикрывать эту лавочку пора, только надо наверняка действовать.
– Он достал из нагрудного кармана портсигар, выпростал оттуда папиросу и, разминая ее между пальцев, впервые скользнул взглядом в сторону.
– Между прочим, я этого мудилу-мученика знаю, как облупленного, в школе вместе учились, головастый пацан был, всегда в круглых отличниках числился, бывало, только-только на арифметике считать начнешь, а у него уже готово, все с его тетради списывали. И говорить большой мастер, наговорит тебе сто верст до небес и все лесом, только уши развешивай. Далеко мог пойти, одна дурь мешает, вбил себе в голову чёрт-те чего!
– Дрезина резко сбавила ход, они по инерции качнулись друг к другу, и в короткий миг этого их невольного сближения Золотарева удушливо обожгла искра затаенной издевки где-то в самой глуби его горячечных глаз.
– Только мы тоже не пальцем сделаны, мозги вправлять умеем, а если не очухается, пусть на себя пеняет.
– Дрезина плавно вкатилась в короткий тупичок и замерла впритык к торцу товарного пульмана.
– Вылезай, приехали, Золотарев, и - ушки на макушке...

После спертой духоты тесной кабины дыхание перехватило холодящим настоем ранней весны. Тупичок тянулся вдоль куцей лесополосы, упираясь в крошечный пруд или, вернее, придорожную низинку, заполненную талой водой, за которой в сизой дымке близкого горизонта маячили терриконы окрестных шахт. И над всем этим царила волглая тишина, оглашаемая лишь резкой галочьей перекличкой.

– Вот она - малина хренова.
– Они двинулись вдоль сплотки из трех приспособленных под жилье четырехосных пульманов.
– Окопались - лучше некуда, никакой смолой не выкуришь, только не таких выкуривали, найдем и для этих снадобье...

Перед самым упором тупичка навстречу им, медленно поднимаясь над спуском, выявилась женская фигура с тазом в руках, полным отжатого белья. И чем ближе, чем явственней опреде-лялась она перед ними, тем учащеннее становилось колотье в горле Золотарева. Едва ли в ее пригашенном бесформенной робой облике можно было выделить что-либо приметное, если бы не огненно-рыжая прядь, свисавшая у нее из-под платка, которая окрашивала все в ней каким-то особым своеобразием.

– Здравствуйте.
– Не доходя до них, слегка поклонилась она: слово прозвучало тихо, просто, без вызова.
– Вы к Ивану Осиповичу?
– Не ожидая ответа, она поставила таз на тупичковый холмик и с готовностью заторопилась.
– Вы заходите, погрейтесь в теплушке, а я за ним на путя сбегаю, здесь - рядом, сейчас будет.

Проходя мимо, она машинально взглянула на них, и от этого беглого и словно невидящего взгляда Золотарев снова поперхнулся. "Надо же! головокружительно пронеслось в нем.
– Это надо же!"

– Видал кралю?
– провожая ее оценивающим взглядом, хмыкнул Алимушкин.
– Погля-деть, тихоня-тихоней, только в тихом омуте черти водятся: у нее две судимости позади, не считая приводов.
– Он лихо сплюнул в сторону, начальственно кивнул Золотареву.
– Айда к печке, комсомол, что, едрена мать, в самом деле, на ветру мерзнуть!..

В скудном убранстве теплушки чувствовалась старательная женская рука: все было тщате-льно выскоблено, каждая вещь, предмет, мелочь занимали свое, строго определенное место, а вышитые мелким крестиком марлевые занавески на окнах и такой же полог, глухо отделявший угловую часть вагона от остального помещения, выглядели даже нарядно. Железная времянка, на которой стоял укутанный в байковое одеяло чугун, еще источала легкое тепло. Пахло стиркой, постной стряпней, перегоревшим углем.

– Садись, Золотарев, закуривай, - он по-хозяйски, небрежным движением снял и швырнул фуражку на раскладной стол сбоку от себя, - в ногах правды нет.
– Укрепленный вплотную к столу топчан натужно заскрипел под ним.
– Что увидишь, что услышишь, на ус мотай, только чур не записывать, все в голове держи, так-то оно вернее. Раза два на неделе заглядывай, авось не за горами, докладывай обстановку...

Раздался уверенный стук в дверь и вместе с ним - с этим стуком, - там, снаружи, обозна-чился голос: чуть глуховатый, но тоже - уверенный:

– Можно?
– И следом, уже с порога, впуская в теплушку холод убывающего дня: - Здравствуйте.

Его можно было принять за кого угодно - переодетого в ветхую спецовку конторщика, путейца, учителя, но только не за дорожного трудягу. Все в нем - моложавое, но несколько изможденное лицо в обрамлении белокурых волос, мословатая при умеренной сутулости фигура, манера держаться с уважительной к окружающим независимостью - предполагало склонность скорее к умственным занятиям, нежели к черной работе. И лишь заскорузлые, с въевшейся в кожу ржавчиной руки обличали в госте человека, давно занятого тяжелым физическим трудом.

– Садись, хозяин, гостем будешь.
– Спутник Золотарева явно заискивал перед бывшим товарищем, хотя и старался при этом выдержать начальственный тон.
– Вот, Иван, комиссара к тебе привез на подмогу, зашиваешься ты тут один без политпросвета. Рекомендую: Золотарев, Илья Никанорыч, не шаляй-валяй, кадровый товарищ, такие нынче на дороге не валяются, руководство о тебе заботу имеет, думаю, сработаетесь без притирки.
– Он беспокойно елозил задом по топчану и все посматривал, посматривал со значением на Золотарева.
– Так сказать, смычка коммунистов и беспартийных...