Проснулся в одиннадцатом часу, позавтракал в одиночестве и от нечего делать, решил прогуляться по городу.

Переулки здесь, как и повсюду, живописней улиц. Арки на каждом шагу открывают глазу дворики с разноцветным бельем на веревках и своей жизнью. Под сводами арок на вынесенных из дома стульях восседают старухи и с молчаливым достоинством взирают на суетливых прохожих. Их позы столь выразительны, что наводят на мысль о знакомстве местных жительниц с законами театральной мизансцены.

По двору на велосипедах катаются детишки. За дощатым столами режутся в карты пацаны лет пяти-семи.

Стайкой бродят цыганки, предлагают погадать, а заодно жевательную резинку, турецкие лезвия, шариковые ручки «с голыми девочками», солнечные очки, тушь «Ланком» и прочий буржуазный ширпотреб по немыслимым антисоветским ценам. Завидя ментов, прячут всё добро за корсаж, поближе к сиськам, иначе доблестные стражи порядка всё конфискуют в свою, разумеется, пользу — будет нечаянная радость у их жён и дочек.

Чем ближе к рынку, тем все больше гигантских кепок. Их наивысшая концентрация прямо там. Мельком заглянул на сам рынок, не уступающий многим музеям, с залами зелени и овощей, галереями специй, чертогами из куриных, утиных и индюшачьих тушек, заборами из бараньих ребер, под охраной свирепых свиных голов.

Там в местной забегаловке я выпил пива — было очень жарко. И только успел от неё отойти, как почувствовал явственные позывы к мочеиспусканию — бродил я все-таки уже давно.

Общественный сортир при рынке, своими устрашающими размерами и формой напомнил мне железобетонный бункер с линии Мажино, который я когда-то видел в книжке по истории.

Это был локальный ад, источающий зловоние метров на десять от входа. У него имелось единственное достоинство — он был бесплатен. После яркого кавказского солнца, его недра накрыли меня кромешной тьмой.

Когда глаза несколько привыкли к полутьме, мне предстала картина обратной стороны бесплатности. В свете нескольких тусклых лампочек на огромный зал, я различил следующее. Вдоль стен зияли пробитые в кафельном полу дыры. Они походили на отверстия в храме огнепоклонников, только крупнее. Края дыр украшали засохшие отходы жизнедеятельности — не все тут были снайперами, некоторые умудрялись промахнуться в очко размером с канализационный люк — налицо проблемы с мелкой моторикой. Над частью дыр на корточках сидели продавцы с рынка, с сосредоточенными лицами, в пиджаках и кепках, большинство с усами. Некоторые усачи курили, некоторые пердели, некоторые делились новостями, в совокупности с колом стоящей вонью, всё это воспринималось, как само собой разумеющееся.

Выбрав самое дальнее, от серунов очко, я собрал волю в кулак (не каждый сможет сходить по малому в такой многочисленной дружной компании) и целомудренно помочился. После чего спешно покинул этот храм вторичных естественных потребностей.

Повсюду здесь в центре была масса подвальчиков, от крошечных, на три-четыре стола, до ресторана «Дарьял». Заведения эти обнаруживались в самых неожиданных местах по уходящим под дом крутым лестницам, по которым, обратным ходом вытекает на улицу запах шашлыка. Собственно, кроме шашлыков, вина и пива там ничего и не было.

От нечего делать, я решил постричься в парикмахерской на площади. Сама парикмахерская напоминала святилище, с чуть ли не тифлисскими еще надписями повсюду с буквой «Ъ» — кругом зеркала с позолотой, кожаные кресла и резные шкафы из ценных пород дерева. Парикмахер, представившийся Ашотом, с характерным акцентом долго расспрашивал относительно моих пожеланий о будущей прическе, потом долго стриг, одновременно рассказывая мне тбилисские новости или просто тихо напевал по-армянски. Стрижка мне понравилась. Уклонившись от его желания непременно обрызгать меня одеколоном «Красная Москва», расплатился, оставив солидные чаевые и поспешил к «Дарьялу». На ходу подумал, что забыл купить цветы, а потом решил: ну и правильно, а то еще решит, что я к ней клеюсь.

Спешил я напрасно, Джуна опоздала на полчаса. Несмотря на жару, одета она была в мешковатое темное платье ниже колен, которое старило её лет на пять. Вид имела озабоченный и недовольный, в ресторан идти отказалась.

— Не знаю, зачем я пришла, — сразу заявила она мне, в голосе девушки сквозило отчуждение.

— Вот сейчас и выясним, — не поддался я на её коричневое настроение. — Не хочешь в ресторан, может поднимемся ко мне в номер? Это рядом тут в «Иверии».

— Вот ещё! — вспыхнула Джуна, — Я по номерам не шляюсь!

— Ну, давай просто посидим на лавочке.

— У меня мало времени.

Эта стервоза начала меня раздражать. Времени у нее мало, чего приперлась, спрашивается? Усилием воли, взял себя в руки — ставки слишком высоки, чтобы реагировать на девичьи выкрутасы.

— Послушай, Женя, — сказал я нарочито мягким тоном, — пожалуйста не подумай, что я собираюсь тебя закадрить…

Она зыркнула на меня черными глазищами. Слышать такое любой девушке неприятно, тем более от симпатичного парня, даже если она в нём совершенно не заинтересована.