Язык обжигает огненной жидкостью, но в рот мне тут же попадает кусочек лимона, заботливо подсунутым Гордеем.

– Фух, хороший коньяк, угодил, сынуля, спасибо. О, а у меня же тоже подарок есть, – спохватывается мама. – Я сейчас.

Несёт из другой комнаты тёплые шерстяные носки, явно вязанные своими руками. Орнамент на них весьма забавный, какой-то абстрактный рисунок и… сердечки.

– Ма, ты что, телеканал “Домашний” пересмотрела? – хмурится Гордей.

– Так, ты мне поумничай ещё. Это сердце материнское чувствовало, что пригодится, – смотрит на меня с хитрой улыбкой. – Вот, а это Анечке.

Протягивает мне такие же носки, только меньшего размера.

– Спасибо, – принимаю подарок, рассматриваю. – О, это вы сами вязали?

– Сама, – гордо кивает мама.

– Это ведь очень сложный рисунок, – удивляюсь я, заглядывая наизнанку. Всё очень аккуратно связано.

– Конечно. А ты что, и вязать умеешь? – прищуривается она.

– Спицами плохо, – честно признаюсь. – Немного умею крючком. А вот бабушка у меня любитель.

– Вот, Гордеюшка, – умиляется Людмила Степановна, – она ещё и вязать умеет.

– Ага, и на машинке строчить и крестиком вышивать, – угорает тот.

– Так, на диетах не сидишь, признавайся? – спрашивает тоном уполномоченного лица. Типа: “Судимости есть?”

– Нет, но я, вообще-то, склонна к полноте, – признаюсь сокрушённо.

– Цить! Склонна она. Фигаграммы всякие ведёшь?

– Нет. Как-то руки не доходят, да и фотографироваться я не очень люблю.

– Моя ж ты девочка, – опять умилённо складывает руки Людмила Степановна. – Так, Гордей, а теперь иди отсюда, снег мне почисть. А нам нужно “рецепт маминых котлеток” обсудить, – играет мне бровями.

Я в растерянности, ищу взглядом поддержки у Гордея, но он прикидывается ничего не понимающим.

– Терпи, Снегурка, всё будет хорошо. Немного осталось, – бросает напоследок и уходит.

А Людмила Степановна слегка приосанивается, наливает нам сама ещё по рюмке.

– Ну а теперь слушай сюда, Анна, – говорит строгим тоном, и я тут же напрягаюсь. – Пошутить – пошутили, теперь давай серьёзно поговорим. Ты сына моего любишь? – и тут же прижигает взглядом.

Я только киваю, но смотрю прямо, открыто, чтобы она не могла усомниться в моих словах.

– Это хорошо. Но ты ведь понимаешь, что просто не будет? Я свою, прости господи, невестку хорошо знаю. Змея она ещё та. Хитрая и изворотливая гадина. Несколько раз Гордей с ней хотел развестись, и каждый раз она находила, на что надавить, как его ухватить покрепче. На время становилась ласковой, покладистой, домашней, а потом опять начинала хвостом крутить. Я уж Гордею и не говорила половины, хоть он и сам не дурак, всё видел, да только мужики они такие, рубят только когда петух в одно место клюнет. Вот, надеюсь, сейчас всё получится.

Мне неприятно обсуждать эти темы, но я понимаю, что спрятаться от них не получится.

– Я понимаю, – киваю. – Очень надеюсь, что мы справимся. И если честно, мне очень важно, что вы не против нас. Потому что… ну, я не сразу узнала, что Гордей женат…

– От гад какой, – хлопает по коленке Людмила Степановна, – что, охмурил, а про жену не сказал?

– Ну, как-то так получилось…

В комнату как раз возвращается Гордей.

– А ну-ка иди сюда, паршивец, – воинственно идёт мать на сына и так ловко ловит его за ухо, что я даже дар речи теряю.

А он смеётся, хоть и обалдело смотрит.

– Ма, ты чего?

– Ты мне не мамкай!

Выкручивает ухо.

– Ай! – наклоняется Гордей, кое-как вырывается, потирая красное ухо, и тут же получает по спине кухонным полотенцем.

– Я тебя как воспитывала, а? Ты чего это девочку за нос водил, почему про курву свою сразу не сказал? Почему мать краснеть должна, а?

– Да он не водил…, – хочу заступиться. – Почти…

– Так водил или не водил? – громыхает женщина.

– Водил, – виновато склоняет голову Гордей, – каюсь, виноват, исправлюсь. Ты мне уши только оставь, ма, – лыбится, как кот. – А то Аня меня разлюбит.

– От зараза, а! – машет на него мать рукой. – Вот с детства такой. Котяра! Только начнёшь его ругать, как он тут же придёт, во всём сознается и глаза свои огромные как выпучит. И давай мурлыкать, подлизываться! Как его ругать, паразита?

– А не надо его ругать, – подтягиваю Гордея к себе, он садится у моих ног, кладёт голову на мои колени.

Глажу его по волосам ласково, а он счастливо жмурится.

Тут и Людмила Степановна перестаёт бушевать, снова смотрит на нас умилённо.