Мужичок курил торопливо, жадно, как будто пытаясь напиться дымом. Мужик некоторое время наблюдал за ним, на первый взгляд, безучастно, а на второй – с едва уловимой долей любопытства натуралиста-исследователя. Потом выудил из кармана необъятного пальто поллитровую банку пива. На улице жара, а банка в кармане неожиданно оказалась холодная, запотевшая, словно из холодильника. Открыл. Протянул мужичку. Тот воспринял банку совсем даже не как манну небесную, а как нечто само собой разумеющееся, прилип к ней и начал посасывать пиво мелкими глоточками.

+++

В телевизоре на той же загаженной, засиженной кухне между помехами неустанно трудился Ведущий Новостей:

– И ещё раз напоминаем о необходимости соблюдения правил поведения при аномально жаркой погоде. Врачи советуют не выходить из кондиционированных помещений в промежутке между двенадцатью и шестнадцатью часами, пить не менее полутора литров воды в день, а также настоятельно рекомендуют отказаться от…

+++

Мужик хмуро наблюдал, как Мужичок расцветал на глазах.

– Жара, Иваныч, – наконец буркнул он.

Мужичок согласился:

– Ага.

Мужик всё-таки надеялся.

– Серьёзно, Иваныч. Напряг пить в такую погоду. Окочуриться можно.

Мужичок допил пиво, вытряхнул из банки в рот последние капельки. С сожалением и одновременно облегчением глубоко вздохнул. Широкой барской рукой швырнул банку в сторону урны. Разумеется, не попал. Вальяжно развалился на скамейке, руки на спинку, нога на ногу. Причмокнув, ответил своему занудному другу:

– Можно. Окочуриться можно, Шура, и при лёгком бризе, сидя в джакузи на веранде собственной виллы.

Мужик вздохнул и отвернулся. Опять…

Мужичок блаженно прикрыл глаза и нежился на солнышке, словно всклокоченный волнистый попугайчик, хотя тем утром «нежиться на солнышке» – это было примерно то же самое, что нежиться на сковородке при плите, включенной на семёрку как минимум.

– Сколько ты меня, Шура, знаешь? Лет десять?

Мужик с усилием повернулся. Посмотрел на Мужичка, отражая лицом палитру чувств, подобную палитре красок неуравновешенного художника – от отвращения и желания от души врезать по морде до всепрощающей безусловной любви.

Отвращения – как к тухлой рыбе.

Безусловной любви – любви без условий.

Врезать по морде – потому что.

Встал, запахнул полы пальто и пошёл по скверу прочь. Просто пошёл прочь.

– И как изменился мой образ жизни за эти последние десять лет? А? – продолжал разглагольствовать Мужичок. – Молчишь? Да никак, отвечу я тебе. И за предпоследние тоже…

Открыл глаза, растерянно покрутил головой. Мужик

(Он ведь Шура, да?

Шурик.

Санёк.

Саша.

Александр.

И тот – Александр.

Иваныч который.

Тёзки, стало быть.)

неторопливо удалялся. Спина его говорила, что удаляться он намерен твёрдо и не оборачиваясь. Возможно, навсегда. По крайней мере, ему бы очень хотелось, чтобы в этот раз можно было бы удалиться навсегда. По спине это желание читалось очень прозрачно.

Мужичок вскочил, бросился догонять. Его бодрого бега хватило метра примерно на три-четыре, потом ноги в кедах без шнурков перешли на быстрое дрожащее ковыляние, и это, пожалуй, был предел их возможностей. Мужичок опять схватился за сердце и отчаянно воззвал:

– Шура!

Сквер почти уже кончился под ногами Мужика. Деревья уже с благодарностью подумали, что, может быть, теперь даже удастся немножко вздремнуть. Мужичок испугался. Сильно испугался.

Как будто его сейчас оторвут. Отрежут. Лишат. Вот сейчас. Вот ещё пару его шагов. Если Шура сделает ещё пару шагов…

– Шура! Да подожди ты! Шура!

Чуть не ползком, но он всё-таки догнал Мужика, сцапал за плечо. Мужик нехотя остановился. Мужичок повис на нём, сипло пытаясь отдышаться.

Страх отступал.

Показалось. С похмельных глаз показалось, не иначе. Тьфу, пропасть. Вот ведь. Придумал себе тоже. Фигню какую-то.

– Что ты за человек такой, Шура…

При слове «человек» Мужика передёрнуло.

– Сам же сказал, – захныкал Мужичок, – окочуриться можно…

Постояли минут пять.

– Отдышался? – буркнул Мужик.

Мужичок скрипнул что-то в ответ.

Пошли дальше. Мужичок пристроился рядом с Мужиком, уцепился для верности за краешек рукава мужиковского пальто. Кашлянул пару раз, помянул кого-то, не то чью-то матушку, не то бабушку, не то чёрта лысого и… Опять понесло, как будто и не помирал только что. Как будто страх потерял. Мужик его слушал. Или нет.