Вепрь тем временем достал из кармана полтинник, подержал его на ладони, что-то пошептал и убрал монету обратно в карман. Васька ждал, что атман пустит заклятье, но ничего не происходило. Пока он ждал, на него вдруг накатила волна самых теплых чувств к Вепрю. «Все-таки какой он хороший человек, наш ротный атман. Он ведь нам как отец родной, – у Васьки даже слеза навернулась от счастья, что ему так повезло служить в роте самого лучшего из ротных атманов, – эх, вот прямо сейчас отдал бы за него жизнь, всю до последней капли крови», – Васька даже пожалел, что сейчас нет такой возможности. А то он бы немедля доказал Вепрю свою полную преданность. Сам ротный атман молча стоял перед своим войском с обычным непроницаемым выражением на лице. Выждав пару минут, он повернулся к стоящему рядом Грачу.

– Ну что, я думаю, на первый раз достаточно будет, – сказал он.

– Даже более чем достаточно, уважаемый Вепрь, – ответил Грач.

Не сказав больше ни слова, они развернулись и пошли.

– Третья сотня. Вольно. Разойтись. Все за мной на малую поляну, – Васька слышал Куча будто из-под воды. В каком-то странном оцепенении он смотрел, как сотник толкает и тянет за руки бойцов их сотни. С большим трудом он сообразил, что от него требуется, и сказал своим, что им нужно идти на малую поляну. Никто кроме Макарки с места не сдвинулся. Вдвоем им пришлось гнать свое отделение как стадо упирающихся баранов.

На малой поляне их ждал костер, на котором парился котел. Бойцы сотни подходили и усаживались вокруг костра. Кто-то раздавал им кружки с горячим чаем. Целитель переходил от бойца к бойцу, заглядывая в зрачки. На некоторых он указывал санитарам, те клали парней на носилки и куда-то уносили.

Только что испытанное чувство безграничного счастья испарилось, будто его и не было. На Ваську навалилась такая злая тоска, что жить не хотелось. Его мутило, а по позвоночнику прокатывал озноб. Васька посмотрел на Акиму, того била крупная дрожь. Он почувствовал, что его кто-то теребит за рукав и повернул голову.

– Вот это се сяс? Это се сяс такое творится, а? – всхлипывая, спрашивал Короток, вытирая рукавом крупные слезы.

Васька только пожал плечами. Ему и самому хотелось бы это знать. Он поискал глазами Куча. Сотник тоже сидел в общем кругу с кружкой чая. Ему показалось, что Мангуст прячет улыбку.

– Сотня. Внимание, – Куч поднялся, и его голос зазвучал почти торжественно, – Только что вы прошли посвящение. Вы испытали на себе воздействие боевого заклятия.

– А когда же закончится действие заклятия? – спросил чей-то полный тоски голос.

– Вы, похоже, так пока и не поняли ничего, – сказал Куч с грустной усмешкой, – Действие заклятия закончилось еще там, на большой поляне.

Куч обвел взглядом недоумевающих бойцов.

– А почему сейчас так плохо? – снова спросил тот же жалобный голос.

– То, что вы сейчас чувствуете, скоро пройдет. Это называется откат после заклятья. Или отходняк, говоря по-нашему, – сотник заулыбался, – Ну… скажите мне. Там на поляне, когда Вепрь полтинник засветил, что вы чувствовали? Здорово было, да?

– Так это что и было БОЕВОЕ заклятие?

– Еще какое боевое! Можете не сомневаться, – Куч рассмеялся, – Вы что, позабывали все что ли? Атман Вепрь, он какой мога?

– Мога обороны, – сказал кто-то.

– Вот именно. Мога обороны! А мога обороны творит поддерживающие и усиливающие заклятия. Заклятие, которое он использовал, называется «ратный дух». Но вы должны запомнить главное. Усиливающее воздействие нифрила ограничено. Даже для опытного бойца в среднем оно составляет около двух минут, а потом всегда наступает откат. И чем сильнее воздействие, тем сильнее отходняк. Так что вам копейщикам оно только к лучшему, на копейку – и откат копеечный!

Куч снова улыбнулся:

– И на счет отката не переживайте. Привыкните со временем. По сравнению с нападающими проклятиями, оно – сущая мелочь.

Солнце заливало комнату ярким светом, обещая погожее утро, а Ольха только повыше натянула одеяло на голову. В конце концов сегодня воскресение. «Могу я выспаться хотя бы сегодня», – подумала она.

Почти месяц Ольха провела в стенах академии безо всякого успеха. Прошлой ночью она до утренних сумерек бродила по темным коридорам академии, вслушиваясь в ставшую привычной мешанину тысяч заклятий. Не самих заклятий, конечно, а тех невидимых глазу следов, что они оставляют в пространстве. Эти медленно тающие следы произнесенных заклятий Ольха называла тенями.

Она перебирала тени заклятий, в надежде, что ей попадется тот почерк, что был наложен похитителем в лесу и на дороге, но все тщетно. В конце концов она слишком устала и настолько перестала соображать, что начала шарахаться от местных коридорных мороков.

А теперь, чувствуя себя разбитой и не выспавшейся, она убедила себя, что имеет право на передышку по случаю выходного дня. Занятий не будет. А значит и ей можно выспаться. Но погрузиться в сонное забытье ей не дали. Сначала она услышала шелест крыльев, а затем как по подоконнику заскребли птичьи коготки. Ольха вздохнула и высунула голову из-под одеяла. Как и ожидалось, с подоконника на нее смотрела синица.