Подвал. Эйгер не знал почему, но надеялся, что там ещё могли остаться выжившие, пусть и бункер не был закончен, но сейф был. Двадцать человек он бы вместил с лихвой.

Игнорируя наполнившее тело бессилие Эйгер делает шаг. Снова стон. На этот раз его собственный. Моля чтобы его любимая осталась в живых. Ведь она не трусишка, она скорее окажется в пылу сражения в окружении телохранителей, чем отступит… значит в сейф её могли затащить только после… Но Эйгеру не хотелось даже думать об этом, он уже спускался, и больше не придётся гадать, а сможет убедиться что сейф заперт изнутри.

Гулким эхом раздаются последние ступени под ногами Эйгера. Поворот. Ещё. С силой толкает двери. Слабоосвещенное помещение. По сторонам бочки с вином. По другую стороны помещения двери: закрытый сейф. Перед массивной плитой металла с огромным штурвалом-рукоятью стоят нетронутые стулья, накрытые от пыли. К сейфу не прикасались. Никто кроме него сюда не спускался. Он просто потерял время упустив тот единственный шанс, который ему подарила судьба чтобы спасти кого-то. Эйгер был уверен в этом. Но это его и спасло. Останься он снаружи и всё за него уже было бы решено.

Роящаяся внутри веспа жалила изнутри, превращая внутренние органы в жижу.

Эйгер хотел умереть.

Но сперва отомстить.

«Убью. Провалюсь под землю, но убью», – вертелись мысли в голове, в итоге приведших к убийце. Вернее, бесчисленным следам зверств, оставленных по всей усадьбе буквально утопающей в крови династии Дименсо. Раздавались редкие крики, Эйгер мог различить голос кричащего, но не мог двигаться с такой скоростью, с которой это делал убийца.

«Но могли убийцы если их было несколько».

Руки Эйгера тряслись, мысли метались, судорожное дыхание выпаливало паром на остывшем воздухе. Ружье в руках уже не внушало уверенности. Оно – отягощало, замедляя его неподъёмным весом.

Сквозь эхо мыслей Эйгер не сразу понимает, что наступила тишина, а крики доносятся из его памяти. Но он как на заевшей мысли продолжает метаться по усадьбе, как призрак с тысячей свершённых дел, в поисках убийц или выживших.

Не тех или других нигде не было. Даже те, кого он видел уцелевшими – оказались убиты недалеко от подъездной дороги к аллее.

Силы покидали Эйгера, он осел на бордюр. Всматриваясь в темноту перед собой глаза всё больше выцепляли из черноты теней новые силуэты тел. Части тел. Что-то тикало. Одной рукой достал из внутреннего кармана подарок для новобрачных: золотые парные часы, сделанные из сплава с редким металлом, считающегося в дальних странах, что обладающим им приносит удачу… Крыша часов украшенна бриллиантами, изображающими общий герб двух династий: парус и сторожевую башню, увенчанные россыпью мелких алмазов.

Даже в темноте при редком лунном свете было сложно от них оторваться. Часы, на которые ушло целое состояние, мастерство заморских ювелиров, оказались не важны, и даже больше – символом трагедии. Будь такая возможность Эйгер променял бы всё что у него осталось хотя бы миг чтобы попрощаться. Но чудес не бывает – высеклось скорбью на сердце, а душу заклеймила непомерное горе. Мир больше не будет как прежде.

Для Эйгера его больше нет.

Оставшись наедине с мыслями, приходит понимание какого это быть одиноким в огромном мире. Никакие слава или богатства не принесут утешения, если ты никому не важен. Если ты и есть тот самый символ трагедии.

На подъездной возникли огни. Они приближались. Стук копыт резал слух. Кучер Фередерико слетел с кареты, не дожидаясь пока лошади угомоняться и посеменил среди тел к Эйгеру.

– Мастер Эйгер?! Что случилось? Мастер Эйгер? Что с моими матушкой и Зоей?

Эйгер покачал головой не в силах вымолвить и слово. Будто прямо сейчас его грудную клетку какой-то незатейливый хирург вскрывал и тут же передумывая обратно резко скреплял, всё что оставалось Эйгеру это корчиться от боли и отрывисто дышать.

Фредерико сорвался к особняку, были слышны его всхлипы, как он петляет среди тел проскальзывая по аллее.

«Ну вот и всё», – сказал себе Эйгер.

Руки подтянули скатившееся с ног ружьё, упирая рукоять в камень, а холодный ствол приставил к подбородку.

«Кто же тогда отомстит за нас?» – в расколотом сознании Эйгера пролился самый прекрасный голос, заверяющий голос его Аллиэйры, словно пение ангела из сна, но он не спал, а случившееся не было кошмаром.

Ошеломлённый возникшим призраком родного голоса Эйгер вслушивался в темноту в надежде услышать самый успокаивающий на свете голос вновь: кроме шума сверчков, порывистого и теряющегося ветра в ночи натыкающегося на деревья и кусты, собственного отрывистого дыхания и дикого рокота сердца будто он болен, отдалённого клацанья копыт теряющегося в дали – его слух не улавливал ничего.