— Я не умею, — сказал он, но все-таки взял ее за плечи. Она села на одеяло, а Киалл опустился на колени позади нее. Мышцы под гладкой белой кожей были сильными и твердыми.

— Спокойно, Киалл. Закрой глаза и ни о чем не думай. Пусть руки делают свое дело.

Его пальцы скользнули ниже, к лопаткам. Справа под кожу словно гальки насыпали. Киалл стал осторожно массировать мышцы, обретая уверенность по мере того как узелки размягчались.

— Хорошо, — сказала она. — У тебя добрые руки — они лечат.

Он почувствовал возбуждение и возненавидел себя за это. Нельзя относиться так к ней после того, что она испытала. Его руки утратили твердость, он встал и отошел прочь. Танаки снова завернулась в одеяло и легла. Боль немного утихла, но она знала, что никогда не забудет унижения, которое претерпела. Память об этих потных, вонючих скотах, об их лапах и о боли останется с ней навсегда. Передернувшись, она поднялась на ноги. Конь Киалла стоял неподалеку. Она оседлала его и села верхом.

— Ты куда? — с тревогой спросил Киалл.

— Не могу же я оставаться в таком наряде. Вся моя одежда лежит там, в доме, и оружие мне тоже понадобится.

— Я с тобой, — заявил он. Она протянула ему руку, и он вскочил на коня позади нее. — Но это неразумно, Танаки.

— Поживем — увидим.

Трупы с площади убрали, но на земле и на помосте остались пятна крови. Танаки соскочила с седла и вошла в дом. Киалл, привязав коня, поднялся на стену, чтобы заметить надиров, если они покажутся. Шли минуты, и его беспокойство росло. Услышав стук сапог на ступенях, он обернулся, схватившись за саблю. Танаки засмеялась. Теперь на ней были штаны из мягкой промасленной кожи, высокие сапоги и камзол с капюшоном. По бокам висели два коротких меча. Через плечо она перекинула подбитый мехом плащ из черной кожи, а в руках несла полотняный мешок.

— Здесь все, что тебе нужно? — спросил он.

— Не совсем. Мне нужна голова Цудая, но это может и подождать.

Они вернулись в лагерь и привязали коня. Танаки достала из ножен свои мечи.

— Ну-ка, покажи, на что ты способен, — сказала она Киаллу.

— Да нечего особо показывать. Я не воин.

— Все равно покажи.

Он смущенно вынул саблю и стал в позицию, как учил его Чареос. Танаки бросилась в атаку. Он отразил ее выпад, но она крутнулась волчком и вторым мечом едва не коснулась его шеи.

— Ты слишком скован, — сказала она.

— Когда мне страшно, у меня прибавляется прыти, — улыбнулся он.

— Тогда бойся! — тихо и зловеще сказала она.

Ее меч взвился, целя ему в голову. Он отскочил, но она последовала за ним. Он отразил один выпад, потом другой. Танаки снова крутнулась, но он упал на колени, и меч просвистел над его головой. Когда меч устремился вниз, он откатился влево.

— Уже лучше, — сказала она, — но только мастер — а ты не мастер — может драться с одной саблей, без кинжала. С кинжалом твоя убойная мощь удваивается.

Убрав мечи, она взошла на холм и стала смотреть вдаль. Киалл присоединился к ней.

— Ты все еще намерен спасать свою милую? — спросила она.

— Да, если смогу. Но она не моя милая и никогда ею не была. Теперь я это понял.

— Это моя вина, Киалл?

— Нет, принцесса, не твоя. Просто я был глуп. У меня была мечта, и я в нее верил.

— Все мы мечтатели. Все тянемся к недостижимому. Верим в глупые сказки. Чистой любви нет — есть только похоть и нужда.

— Я не верю этому, принцесса.

— А чему ты веришь? Новой мечте?

— Надеюсь, что нет. В мире слишком много горя и зла. Было бы ужасно, если бы в нем не было любви.

— Почему же ты ушел от меня в тот раз, когда мы сидели рядом?

— Н-не знаю.

— Ты лжешь, Киалл. Я помню, какими горячими стали твои руки. Ты хотел меня, правда?

— Нет! — выпалил он, потом покраснел, отвел глаза и признался сердито: — То есть да. Это нехорошо, я знаю.

— Нехорошо? Экий ты дурень, Киалл. Это честная похоть — ее не надо стыдиться, но и стихов о ней сочинять не надо. У меня было полсотни любовников. Одни были нежными, другие грубыми, и к некоторым я даже привязалась. Но любовь? Если бы она существовала, я уже знала бы об этом. Ох, Киалл, не гляди на меня с таким укором. Жизнь коротка, и главное в ней — это наслаждение. Кто отвергает его, тот и жизнь отвергает.

— У тебя преимущество передо мной, — тихо сказал он. — Я не обладаю твоим жизненным опытом. Я вырос в деревне, где пахали землю и разводили коров и овец. Но там были пары, которые полжизни прожили вместе и были счастливы. Мне думается, они любили друг друга.

Танаки покачала головой:

— Мужчина и женщина сходятся по зову страсти, а остаются вместе ради безопасности. Потом появляется мужчина лучше или богаче его, появляется женщина моложе и красивее ее — вот тогда-то лишь можно судить, есть тут любовь или нет. Посмотри на себя, Киалл. Три дня назад ты так любил, что жизнью готов был пожертвовать, теперь же говоришь, что любовью тут и не пахло. А все почему? Потому что появилась я. Разве это не доказывает, что я права?