Выходило, что поморы ушли, захватив с собой древесину и провизию, но куда они направились, оставалось для меня тайной: метель скрыла все следы. Я вернулся на берег и прошел немного вдоль него, оглядывая окрестности в надежде отыскать какой-нибудь намек на их недавнее присутствие. Мой взгляд остановился на темном провале, зиявшем в прибрежном склоне. Круглое отверстие походило на звериную нору и было достаточно просторным для того, чтобы в него мог пролезть взрослый человек. Оттуда пахло дымом, и я догадался, что поморы укрылись в той норе и развели костер для обогрева, однако забраться внутрь я все же не рискнул, подумав, что запах дыма могло принести ветром от поселка кочевников, а в норе мог оказаться медведь, и тревожить его, не имея при себе никакого оружия, было бы совершенным безумием.

Надеясь, что поморы все-таки нашли себе убежище, я вернулся в поселок и рассказал своим людям о пустующих кораблях. Мы решили разобрать корпуса кочей и выстроить на берегу деревню с привычными нашему образу жизни избами. За работой я надолго позабыл об исчезнувших поморах, а когда вспомнил, мне показалось странным, что они так и не объявились.

Однажды ночью я проснулся от того, что земля, на которой стоял наш чум, содрогнулась, и тотчас раздался оглушительный грохот, похожий на мощный громовой раскат, а затем послышались испуганные крики кочевников. Выбравшись наружу, я увидел столб белого пара, поднимавшийся в небо из того места, где раньше были чумы аборигенов. Повсюду на снегу валялись шкуры, деревянные шесты и хозяйственная утварь, а потом я с ужасом заметил среди всего этого окровавленные человеческие тела. Обезумевшие кочевники беспорядочно бегали вокруг по остаткам своих жилищ, выставив перед собой копья, хотя на них никто не нападал. Заметив меня и других людей из нашей общины, они бросились на нас с воинственными криками, и нам пришлось спасаться бегством.

Скатившись кубарем с холма, мы перевели дух, заметив, что аборигены не стали преследовать нас, ограничившись нашим изгнанием. Пришлось нам кое-как разместиться в нескольких недостроенных домах на берегу и надеяться, что кочевники не придут мстить за свалившуюся на них беду, природа которой тогда была мне неизвестна. Потом-то я узнал, что так происходит выброс подземного газа, но в тот момент я об этом не догадывался, а пострадавшие кочевники и подавно не понимали, что случилось. Наверняка они посчитали этот природный катаклизм наказанием за то, что приютили нас, чужаков. Несколько дней над побережьем разносился их горестный плач, а потом аборигены покинули свою стоянку. Остался лишь один чум, возле которого появилось множество странных деревянных домиков, издали напоминающих скворечники.

Мы наскоро достраивали свои дома, и к концу мая все семьи имели пусть крошечную, но все-таки настоящую крышу над головой. К тому времени наша община уменьшилась почти на треть, но мои жена и две дочери десяти и двенадцати лет, к счастью, пережили эту дикую прожорливую зиму.

Июнь-сентябрь 1721 г.

Жили мы впроголодь, питаясь птицей, которую ловили с помощью силков, не брезгуя чистиками и совами, но иногда нам попадались гагары и стерхи. С рыбной ловлей как-то не заладилось, рыболовных снастей у нас не было, а самодельные приспособления приносили слишком скромный улов. Однажды, когда снег уже сошел, нам удалось поймать и забить оленя. Его мяса хватило надолго, а чтобы оно не испортилось в тепле, мы выдолбили глубокую яму в мерзлой земле и хранили его там. Эта яма напомнила мне о норе в прибрежном склоне, которую я заметил еще зимой, когда искал поморов. У меня вдруг возникло предположение, что поморы нашли подземный ход, ведущий в Лукоморье, потому и не объявились. И, хотя я понимал, что это маловероятно, однако решил забраться в ту нору и посмотреть, куда она ведет, предварительно проверив с помощью брошенного камня, нет ли внутри медведя или волка…»

Все, что произошло с Мастером после того, как он залез в нору, в точности повторяло то, что испытал Водима, впервые переступив порог мерзлотника. Он понял, что дверь в холме появилась как раз на месте той норы. Липкий пот выступил по всему телу, когда Водима дошел до встречи Мастера с Темным Властелином, и почти сразу в груди кипящей лавой разлилось возмущение: «Что же это получается? Мастер, как и я, служил хозяину Лунного Чертога, а всем врал, что уводит людей в Лукоморье?! Так, значит, и маму, и отца, и Аленку… и всех остальных Мастер просто погубил?! Вот почему люди шептались за его спиной, а Лукоморье называли Лихоморьем: они обо всем догадывались! А я-то голову ломал, при чем тут лихо… Ведь «лихо» означает лишения, тяжелую долю!»

Хотелось выместить зло на книге и разодрать ее в клочья, но Водима вспомнил, что хотел узнать, как вещь, принадлежавшая Мастеру, оказалась у его гостя, спавшего в соседней комнате, поэтому сдержался и продолжил читать, сжав переплет так, что суставы его костлявых пальцев захрустели.

В отличие от Водимы Мастер видел в подземелье не только птицу Сирин, но и других птиц с человеческими лицами, но это не казалось чем-то странным, ведь Водима знал, что в мертвом царстве много разных обитателей, просто ему самому они почему-то не показались. Потом Мастер подробно описывал, как ему открылась тайна нетающего льда, и он догадался, каким способом покойный мангазеец добыл свои алмазы. Догадался и о причине щедрости купца, оплатившего сплав на кочах для всей общины, и об истинной цели, которую тот преследовал, желая проводить их до самого Лукоморья: не осталось сомнений в том, что мангазеец тоже служил Темному Властелину.

Первое время после выхода из подземелья Мастер, как и Водима, надеялся, что его «пронесет», но с приближением осени заметил у себя признаки болезни, убившей мангазейца незадолго до окончания их путешествия. Тогда-то Мастер и нашел объяснение странной хвори, напавшей на купца: жертвы не были вовремя доставлены в Лунный Чертог!

«…я вспомнил, что смерть мангазейца наступила в конце сентября, сразу после осеннего равноденствия, и понял, что должен спешить, иначе меня постигнет та же участь, ведь Темный Властелин обозначил мне такой же срок. Тем же вечером я рассказывал дочерям сказки на ночь – сказки о Лукоморье, конечно же, а наутро тайком увел в подземелье младшую дочь. Помню, как она то и дело забегала вперед и торопила меня, спеша поскорее очутиться в волшебной стране, а я едва передвигал ноги от слабости. Лучше бы я умер по пути! Но тогда я считал, что нашел темную половину Лукоморья, а значит, и светлая где-то рядом, и теперь я должен любой ценой продлить свою жизнь, чтобы достичь цели. Жертвуя дочерью, я надеялся, что в скором времени найду переход в лучший мир и приведу туда свою общину, как и обещал.

Первую потерю пережить было очень трудно. Мне казалось, что мое сердце разорвется от горя. По возвращении домой я, глядя в сторону, врал жене, что нашел переход в Лукоморье, и теперь мы должны радоваться за нашу младшую дочь, ведь она ушла жить в чудесное место. Жена стала кричать, требуя вернуть дочь назад, и никакие уговоры на нее не действовали. А когда она узнала, что вернуться из Лукоморья нельзя, впала в жуткую истерику. Пришлось пообещать, что я отведу ее туда вместе с нашей старшей дочерью, а сам приду к ним, когда все остальные люди из общины будут готовы к переходу.