Тимоха ни жив, ни мертв, прижался к шершавым бревнам крепостной стены и даже дышать перестал. Простоял он так не долго, спина зачесалась. Он осторожно поднял руку, и тут на него метнулось черное чудовище. Испугался Тимошка, зажмурился от неожиданности и разглядеть-то страшилище, как следует, не успел. Сперва не успел, а потом не смог. Схватили его за шею крепкие руки, развернули лицом к стене и накинули что-то на голову. Потом Тимоху потащили куда-то, уронили там не один раз, затем бросили и не просто бросили, а бросили в воду. Провалился мальчишка с головой в студеный холод, и закрутила его там таинственная сила.

Никак в омут меня швырнули, теперь водяной меня точно на дно утащит, – пронеслась в голове Тимошки страшная мысль, и захотелось ему закричать во всё свое горло от предательски сковавшего тело ужаса.

Только вот, в воде-то особо не покричишь. Тут не только покричать, тут и рта-то открыть нельзя. Мигом захлебнешься, и потому стал Постреленок вместо крика руками да ногами махать. Хорошо, что злодеи его по рукам и ногам не повязали. Ему уж и дышать нечем, у него уж и круги бледно-красные перед глазами пошли, а он всё машет да машет. Да только вот труднее и труднее шевелиться ему становится. Судороги уж по телу его побежали, спасу от них никакого не стало, и решил мальчишка сдаться водной напасти. Опустил он руки, опустил он ноги и внезапно почуял, что уж и не крутит его больше никто. Из самых последних сил рванулся Тимошка вверх и вырвался на вольный воздух. Уж как он сумел, через тряпку мокрую полной грудью вздохнуть неведомо, но вздохнул, сил набрался и сбросил с лица тяжелый мешок. Без мешка вообще всё просто оказалось. Доплыл мальчишка до укрытого осокой берега и упал там совсем без чувств. Долго ли пролежал Тимоха на холодной осоке, не долго ли? Да только вот замерзать он стал. Пока с омутом боролся, пока жизнь свою в речной пучине спасал, о холоде и не думалось вовсе, а полежал вот на бережку и крепкий озноб во всем теле почуял. Так задрожалось, что зуб на зуб у Тимохи перестал попадать.

9

Тимошка выполз из грязных зарослей осоки и опять очутился возле крепостной стены. Только было здесь всё совсем по-другому, не так, как прежде было. Ни костров рядом, ни разговоров веселых, только черная стена, серые кусты и свинцовый блеск чуть освещенной бледной луной реки.

– Эка я попал, – прошептал мальчишка дрожащим голоском. – Меня со стены видно в реку бросили. И как я только насмерть-то не разбился? Спасибо тебе Боженька, что спас меня грешного. Ой, спасибо.

Тимоха съёжился сперва, потом, помахав руками, скинул с себя рубаху с портами, выжал их скоренько да опять одел не мешкая. Потом вновь съёжился, вновь руками помахал и только после этого всего тихонько побрел вдоль высокой стены. Брел он еле-еле по нахоженной тропинке, обхватив свои плечи своими же руками, и со страхом великим вспоминал недавнее приключение.

– Так что же выходит? – с шумом втягивая в себя ночной воздух, шептал себе под нос малец. – Убить, что ли меня хотели? За что же? Перед кем же я провинился так? Постой, постой.

И тут мальчишка остановился возле огромного уродливого куста, застыл, будто заяц косой в осторожной стойке и дрожать даже перестал от жуткой мысли, внезапно свалившейся на его русую голову.

“Так ведь злодей не иначе, как княжича погубить задумали? Точно погубить. Ведь предупреждал же Дмитрий Иванович Тутшу вчера в московском лесу об опасности. Вот оно и сбываться стало предупреждение-то княжеское. Как в воду Дмитрий Иванович глядел. Как в воду”.

Тимоха сильно стукнул правым кулаком по левой ладони и сказал громко неведомо кому.

Так чего же я здесь стою-то столбом. Мне же к боярину бежать надо о злодействе предупредить. Вот оно дело-то, какое получается! Вот уж беда, так беда.

Мальчишка припустил, что было духу вдоль мрачной крепостной стены, и выбежал скоро к воротам. Ворота были крепкие, плотные и заперты наглухо. Стучать в такие ворота кулаком, все равно, что против медведя с хворостиной пойти и решился Тимошка без стука и спроса через преграду эту перелезть. Уж чего-чего, а лазить по заборам он в Москве научился ловко. Постреленок уцепился за плохо срубленный сучок на воротном тыне, потом за другой, за третий и быстро забрался на самую вершину высокого городского стража. Забрался-то мальчишка наверх ловко, вот спустился с трудом. Забираться на крепостные ворота всегда легче, чем спускаться с них. Это вам любой воин, штурмовавший хотя бы раз вражеский город, скажет. Заберешься туда на одном вздохе, а спуститься вниз жуть берет. А уж в ночной мгле с ворот ползти, вообще хуже нет. Когда вверх лезешь, так там и глазами всегда можно опору для руки отыскать, а вот при спуске только ногой на ощупь всё делать приходится. Еле-еле спустился Тимоха с высокого тына, а уж если, по правде сказать, то и не спустился он оттуда, как задумывал. Упал парнишка с половины своего пути, сорвался. Правда, упал удачно: не на камень, не на корягу, а в вязкую дорожную грязь. И если бы не грязь эта, то переломал бы себе Постреленок руки с ногами, а в грязи ничего, поплевался немного и всех делов. Вот ведь как бывает: совсем недавно малец печалился и сокрушался, что в грязную яму угодил, а теперь вот возрадовался, сидя посреди черного месива. Вроде, и грязь такая же, только вот здесь радость великая, а там гадость обидная была. Тимошка тоже хотел поразмышлять об этих странностях грязи, но не успел. Сбили его с интересных мыслей. Неожиданно сбили, так неожиданно, что забыл про мысли эти малец навеки. Да и как не забудешь про них, если в шею тебя острым копьем уколют. Тимоха хотел обернуться, посмотреть, кто же там с копьем балуется, но копьё вертеться ему не позволило, а хозяин копья еще и прикрикнул на беспокойного парнишку ломающимся юношеским баском.

– А ну сиди смирно, чертов сын!

Пришлось Тимошке сидеть смирно до тех пор, пока к пленителю его подмога не подбежала.

– Ну, чего тут у тебя Ефимка, – хриплым голосом спросил один из подбежавших. – Чего орешь? Беса что ли выловил?

– Да нет дядя Кузьма не беса, лазутчика я словил, – радостно стал объяснять причину своего крика Ефимка. – Сижу я, значит, у костра, и показалось мне, что скребется кто-то за воротами. Ну, я сразу же смекнул, что дело здесь не чисто и затаился. Вон там в кустиках. А как затаился, так вижу, как этот стервец через ворота лезет. Скоро так лезет, но сбился чего-то и в лужу шмякнулся. А уж тут и я с пикой. Всё, как ты меня обучал, сделал. Словил вот выходит лазутчика я дядя Кузьма. Словил ведь! От меня ведь никто не уйдет. Я врагов всяких там за версту чую. Другой быть может, и оплошал бы, а я свое дело, как положено, знаю. Вот он стервец, вон таращится как.

– Молодец, – похвалил хвастуна дядя Кузьма, ухватил Тимоху за сырую рубаху, и единым махом, выхватив из лужи, поставил под свои карие очи. – Славного ты богатыря пленил.

Тимошка непонимающе захлопал глазами, поскорей соображая, как бы стражам ворот про дело свое правильно объяснить. Думал он: сказывать ему местным дружинникам про заговор против княжича или не сказывать и уж решил было сказать, да только вот слушать его здесь никто видно не собирался.

– Попался гаденыш, – подозрительно усмехнувшись, подмигнул мальчишке пожилой дружинник. – Чего не вышло тебе объегорить нас? Давно мы тебя ждем. Ты думал, что по воеводским амбарам безнаказанно лазить можно. Думал разок слезаю и еще раз полезу. Не заметит, дескать, никто. Чего, не вышло, как вчера?