Шрифт:
– Ты тоже мне снился. Только я не ворочалась и не стонала.
Света бросила в кастрюлю очищенную картофелину, отложила нож и протянула мне свою ладошку. Я взял её с какой-то жадной поспешностью и приложил кончики пальцев с коротко остриженными ногтями к своим губам.
– Света… Светлячок… какая ты…
– Какая?
– Необыкновенная…
Она снова засмеялась.
– Самая обыкновенная.
– Я ведь шёл к тебе сказать совсем не то, а вот видишь? Не могу… не получается…
– Что же ты мне хотел сказать? – смеясь, спросила она.
– Теперь не скажу. Наверное, никогда не скажу.
– Смешной ты…
– И, наверное, глупый… в твоих глазах…
– Сколько тебе лет?
– Через полгода будет двадцать три.
– Ты совсем взрослый… а мне казалось, что ты ещё мальчишка.
– А вот ты совсем ещё девчонка, а такая взрослая…
Света улыбнулась, чуть покраснев, отчего ямочки на щеках показались ещё больше и ярче, и сказала тихо и задумчиво:
– Мне будет только шестнадцать… двадцать седьмого августа.
– Я, наверное, слишком старый для тебя… целых шесть лет…
– И не старый… просто взрослый…
– И за меня ты не пойдёшь, скажешь, мне такой не нужен… старый…
– Пойду… если ты не передумаешь…
– Правда?
Света кивнула головой и улыбнулась, обдав меня зелёными искорками своих глаз. Я снова почувствовал головокружительную нежность к ней и, коснувшись губами её ладошки, прошептал:
– Не передумаю… никогда не передумаю…
Несколько минут мы сидели молча, потом Света, будто бы спохватившись, сказала:
– Пойдём, я тебя кормить буду.
– Ну что ты, Света!
– Мама так сказала. Она приготовила тебе завтрак и просила меня, чтобы я проследила за тобой.
– Я ещё даже не умывался. А где у вас умывальник?
– А вон там, на яблоне, висит. А хочешь, я тебе полью? Я папе всегда поливала. Он всегда так шумно умывался… иногда, даже зимой, когда не очень холодно было.
– Ну, тогда полей. Я, правда, не умею шумно, как твой папа…
Света вскочила со ступенек и мигом принесла ведро воды и металлический корец. Через плечо у неё было переброшено полотенце.
– Идём. Снимай майку. Вот так. А теперь наклоняйся… ниже, ниже…
Она со смехом стала поливать мне на спину холодную воду, а я пытался кряхтеть, выказывая удовольствие.
– Ну как? – спрашивала она, – здорово, правда?
– Здорово!
Потом она стала тереть меня полотенцем и глаза её просто сияли от радости.
– Светка… Светлячок… какая ты… ты чудо… спасибо тебе… – я не находил слов и был на вершине счастья…
…На столе под виноградом меня ждал завтрак, прикрытый полотенцем – кружка молока, тарелка хвороста – песочного теста, запечённого в масле – и вазочка с вареньем. Я не пил молоко по той простой причине, что оно меня сильно слабило, но мне неудобно было сказать об этом Свете. Я съел несколько «хворостинок» с вареньем и собирался уже вставать из-за стола, когда услышал голос Светы:
– Почему ты не выпил молоко?
– Я не могу, Светик, понимаешь… я не люблю молоко.
Света улыбнулась и так, запросто, спросила:
– Хочешь, я тебе принесу чаю?
– Нет, нет, жарко очень, я лучше воды попью.
– Тогда я принесу тебе компот. Мама вчера вечером варила из жерделы и смородины. Он в погребе стоит и, наверное, уже холодный.
– Света… ну что ты? Стоит ли беспокоиться?
Светлана посмотрела на меня, засмеялась и убежала. Через минуту она пришла, осторожно неся огромную кружку, доверху налитую компотом.
– Вот, принесла. Он уже холодный. Ты пей, там его целое ведро! Как только захочешь пить, иди в погреб, я тебе покажу. Он кисленький и утоляет жажду…
Я с жадностью выпил почти всю кружку кислого, но душистого и очень приятного на вкус напитка.
– Здорово! Спасибо тебе!
– Это маме спасибо скажешь. Она варила. Идём, я покажу.
Мы спустились по крутой деревянной лестнице в погреб и после яркого и жаркого дня очутились в прохладном и влажном сумраке. Постепенно глаза привыкли к темноте, и я смог разглядеть полки с многочисленными банками варений и солений. Осторожно ступая между кастрюль и ящиков, мы приблизились к деревянной бочке, на которой стояло эмалированное ведро с крышкой.
– Это и есть компот, – сказала Света, – если захочешь, спускайся и пей.
– Спасибо тебе.
Она блеснула белками больших, чуть потемневших, как мне показалось в полумраке, глаз и улыбнулась. Во мне всколыхнулось что-то горячее и нежное и я, потянувшись к ней, робко спросил:
– Можно я тебя поцелую?
Вместо ответа она кивнула головой и приблизила ко мне своё лицо. Я осторожно и бережно обнял её за плечи и так же осторожно поцеловал в губы. Она прильнула ко мне и, закрыв глаза, прошептала: