— Тоже, что и всегда, брат Зерис, — произнёс я тихо и твёрдо, встав с колен. Я будто вновь вернулся в тот момент, когда мы были единой командой. Будто вернулась та связь между нами, которую мы потеряли в этом мире. — Ударим им в ответ так, чтобы все эти твари с их прихвостнями отправились обратно в мир хаоса. Пора положить этому конец раз и навсегда.

Я выполню свою долг. Человечество не падёт, пока жив хотя бы один из нас. Империя, этот мир — без разницы, кого я буду защищать, потому что это всё и есть человечество, и мне была дарована сила, чтобы стоять на защите его. Возможно, теперь я даже понимаю, почему Тень стал демоном. Понимаю, но не пойду по его стопам…

У каждого свой путь и свои ошибки, и только нам их исправлять.

Я повернулся к Зерису.

— Свяжись со смертниками. Они должны будут подбросить нас до линкора, так будет гораздо быстрее. Берём всё, что у нас есть, патроны, оружие — всё. Грузим на борт и вылетаем. Не будем заставлять себя ждать.

— Хорошо, — он посмотрел на тела Катэрии и Марианетты. — У тебя будет время попрощаться с ними, прежде чем мы вылетим.

— Спасибо, — поблагодарил я.

Зерис кивнул и отключился.

Возможно, я убегал от всей этой боли. Пытался вернуться в ту стезю, где чувствовал себя как дома, которая помогала забыть вообще обо всём. Но как бы то ни было, я был готов сражаться и отстаивать то, что мне было дорого. Если они надеялись нас так сломить, то у них ничего не выйдет.

Мы ещё не закончили…

Рано или поздно к каждому приходит одно важное понимание — всё имеет конец: чья-то история, война какой бы бесконечной она не казалась… или жизнь человека, который, казалось, будет с тобой всегда.

И именно в этот момент ты понимаешь, что многого не успел ему сказать, не успел ради него сделать и банально провести с ним достаточно времени, чтобы показать, как много он занимал в твоей душе.

Я стоял в комнате, куда перенесли тела Катэрии и Марианетты, и осознавал это ещё куда более отчётливо.

Пришло время прощаться.

От Марианетты остались лишь частично обугленные останки. Руки отдельно, ноги отдельно, на теле ещё сохранилась одежда, а половина лица была лишь обуглена. Но даже в таком жутком состоянии она выглядела, как и всегда при жизни: доброй, отзывчивой и заботливой к своим людям и детям.

Марианетта была воплощением того, кем должен быть человек: добрым, милосердным, отзывчивым и готовым сражаться за свою семью, следуя ценности человеческой жизни. Она была первой, кто показал мне любовь во всех её проявлениях.

А теперь она ушла. Ушла на своих условиях, непокорённой и гордой, той, кто боролся до своего последнего вздоха, спасая ценой собственной жизни дорогих себе людей как и следует лучшим из нас.

Марианетта была лучшей из нас, и неизвестно, будут ли такие, как она ещё.

— Я горжусь, что мог служить рядом с вами, госпожа Марианетта Барбинери, — негромко произнёс я. — И благодарен, что вы показали, каково это быть семьёй, которой у меня никогда не было по-настоящему. Вы мне стали матерью, которую я однажды очень давно потерял. Спите спокойно в мире, где больше не будет войны. Я сделаю всё, чтобы ваше наследие жило дальше… мама…

Я наклонился и осторожно поцеловал её в щёку и лоб.

Постояла несколько секунд, после чего закрыл глаза и повернулся к Катэрии.

Я помню, как мы прощались. Как она сказала, что любит меня, а я просто ответил «взаимно». Тот последний раз, когда я видел её живой, уводящих наших детей и её прощальный взгляд, прежде чем она скрылась в поместье. А сейчас уверенная и умиротворённая, строгая и добрая к тем, кто был ей близок, она безмятежно спала.

Катэрия произвела на меня впечатление с того самого момента, как я её увидел в первый раз на той судьбоносном банкете, куда меня пригласили. И по итогу при всех своих недостатках, некоторой неуклюжести, наивности, определённой глупости и нелюбовью читать жёлтые предупреждающие надписи, она той единственной. Человеком, которого я полюбил, невзирая ни на что.

— Ты открыла для меня новый мир, — тихо пробормотал я, сев на край кровати, куда её положили. — Подарила возможность стать отцом, а я… я так облажался. Прости меня, что не смог быть рядом, когда ты так в этом нуждалась. Я никогда тебе этого не говорил, и жалею об этом, жалею, что мне не хватило смелости и уверенности это произнести, слишком слащаво и приторно это мне казалось, но… теперь уже поздно… некому…

Я судорожно выдохнул. Только потери человека начинаешь понимать, как много он для тебя значил в этой проклятой жизни. И уже неуместные, глупые и кажущиеся приторными вещи оказываются тем самым важным, что ты не ценил и не успел сказать.