Что означало, что я проводила выходные и вечера с Уайаттом, а также дневное время.

На самом деле, не проблема.

Просто мне приходилось немного усерднее бороться со своим исцеляющимся эго и не заглядываться каждый раз, когда Уайатт улыбался мне, сверкая ямочками на щеках, вместо того чтобы, как обычно, хмуриться. Или слишком много думала о том, как возбуждается моё тело каждый раз, когда он случайно прикасался ко мне. Или позволяла глубокому, хриплому голосу, говорить мне: «Я найду способ погубить тебя, принцесса», — и слишком долго звучать в моей голове.

Я уверена, что это просто ещё один вызов, который послала мне Вселенная — проверка, чтобы понять, насколько хорошо я концентрировалась на том, что действительно важно.

Например, исцеление и сосредоточение на себе.

И возвращение вдохновения.

И создание нового потрясающего бизнеса.

В отличие от того, чтобы влюбиться в другого парня, который, несомненно, разобьет мне сердце, потому оно очень хрупкое.

Но я не была влюблена в Уайатта. Вообще. Я просто хотела сказать, что, когда ты поправляешься от разбитого сердца, легко сбиться с истинного пути.

И чтобы доказать, что он мне не интересен, вечером я придала себе ещё более неприступный вид, надев мешковатую белую футболку, которая почти полностью прикрывала мои старые, застиранные спортивные шорты. Мои локоны были небрежно собраны в низкий пучок, половина из них болталась, сигнализируя о том, что я сегодня ни для кого здесь не наряжалась.

Кроме того, поскольку Черри сегодня не работала в «У Дюка», она помогала нам и могла послужить буфером для любого нежелательного напряжения. Такое же напряжение, которое возникло между мной и Уайаттом, когда он прижал меня к стене на прошлой неделе. То, которое, казалось, всё ещё осталось со мной, когда мы были вместе, а мне казалось, что так происходило большую часть времени. Теперь я немного жалела, что каждый день заставляла работников ранчо заниматься утренней йогой, потому что мне требовалось время, чтобы успокоиться от того, как гудело моё тело, когда Уайатт смотрел, как я потягивалась, глазами, полными мрачного удовлетворения.

Как только Черри отошла от меня, она подошла к своему брату и схватила один из валиков с краской, лежащих рядом с ним.

— Да, брат. Не волнуйся, я ценю тебя. Теперь твоё самолюбие чувствует себя лучше?

Уайатт сделал глубокий вдох, закрыл глаза, прежде чем взглянул на меня, проигнорировав Черри.

— Думаю, мы и без неё справимся, понимаешь?

Задохнувшись от притворной боли, Черри ударила Уайатта валиком по голове, вызвав из него ругательство, прежде чем он её оттолкнул. Я прямо видела, как один из них наступит ногой на поддон с краской и поскользнётся или испачкает краской только что привезённую кухонную стойку. Оглядываясь назад, я поняла, что, возможно, нам следовало накрыть кухню плёнкой, как и пол.

— Дети! — крикнула я, не в силах скрыть своё веселье.

Уайатт как раз собирался во второй раз пихнуть Черри, после того как она замахнулась на него валиком с краской и промахнулась, но остановился, вздохнул и отошёл в сторону. Он скрестил руки на груди, надувшись, его полуночные глаза буравили меня, как будто я какая-то зануда.

— Мне страшно представить, каким ты становишься, когда Хантер рядом.

Я просто покачала головой, и у меня вырвался смущённый смешок.

Черри подняла руки в знак капитуляции, покачивая валиком с краской.

— Ладно, ладно! Как насчёт того, чтобы я отошла в сторону и занялась спальней, пока вы, ребята, работаете здесь? Довольны?

Уайатт, как обычно, пожал плечами и хмыкнул, прежде чем взять ещё один валик и обмакнуть его в лоток. Черри расценила молчание, как согласие и помахала мне рукой, затем взяла поднос и банку с зелёной краской, которую она выбрала для спальни, и направилась в гостиную.

Вот и пропал мой буфер.

Всё в порядке. Я сильная, независимая женщина, которая может отделить себя от того, что меня отвлекает, чтобы это не мешало достичь моих целей и жить так, как я хочу.

Воодушевлённая внутренним напором, я взяла последний малярный валик и обмакнула его в краску из лотка, понаблюдав, как серый материал впитывал персиковую жидкость. Звук, с которым он красил и хлюпал по стене, когда я возюкалась с ним, вызывал странное удовлетворение.

На самом деле, наблюдать за тем, как мазки краски медленно покрывали стены, как белая штукатурка превращалась в персиковый цвет раннего вечернего заката, невероятно целебно. Какая бы акустическая музыка ни звучала в динамике Уайатта, она только больше успокаивала меня, и я погружалась в блаженный ритм размазывания краски по стенам, не замечая, как проходило время.

Я думаю, Уайатт, должно быть, чувствовал то же самое, потому что он тоже всё время молчал, не отрывая тёмных глаз от валика, пока заканчивал отделку стены, над которой работал. Я старалась не позволять своему взгляду слишком долго задерживаться на том, как перекатывались его мускулы под тонкой серой футболкой.

Телефон Уайатта громко зазвонил, отчего я вскрикнула и чуть не уронила валик. Послужит мне уроком за то, что я так пялилась.

— Господи, Аврора. Успокойся, всего лишь сообщение, — отчитал меня Уайатт, его угловатое лицо стало напряжённым, прежде чем он достал свой телефон.