Эта была ее фирменная улыбка. Она носила ее всегда, когда не было сил на улыбку настоящую. Этот светский суррогат выручал безотказно. Маленькая уютная гримаска, универсальная настолько, что всегда к месту. Как черный нейлоновый свитерок, который первым ложился во Флорин чемодан, куда бы она ни летела. Как темные очки, когда глаза заплаканы. Как виртуальный танк, в котором тебя ни одна сволочь ни задеть, ни разглядеть не может.

Состояние у Флоры было странное. Только что ее чуть не качали, подбрасывая в воздух, как невесту на еврейской свадьбе. Крис Синчаук, директор программ, неожиданно унизивший ее на совещании неделю назад, теперь расцеловал, раскрасневшись и неприлично крепко прижимая к себе. Акар Турасава, глава всей корпорации Canadian Skating Union, поцеловал ей руку. Ну, просто французский дипломат в Букингемском дворце, хотя был он, все знали, из фермерской японской семьи из Ванкувера. Усики оттопырились, уши покраснели.

– I love you! – сказал Акар, словно был вполне себе французский дипломат.

Флора, сияя, как кинозвезда, быстренько записала три или четыре телеинтервью. Радийщики тоже микрофоны подсунули. Газетчиков, естественно, море.

В первые же минуты после выступления Майкл Чайка и его тренер Лариса Рабин куда-то исчезли. Как сквозь землю провалились. Весь шквал эмоций, вся сила небывалого триумфа обрушились на Флору. Она держала удар великолепно. Железная леди канадского спорта, железная, как стальной конек! Флора Шелдон – воспитатель героя! Флора Шелдон, подарившая миру нового спортивного гения!

О случившемся за кулисами еще никто не знал. О том, что умерла мама Майкла Чайки, Флора узнала позже. Бледная, изменившаяся в лице Лариса шепнула ей страшную весть. Новость мгновенно стала известна репортерам, и понеслось…

Канада. Монреаль

«Канада ликует! Такого не случалось никогда прежде за всю историю мирового фигурного катания! Восемнадцатилетний канадский фигурист Майкл Чайка потряс судей и зрителей блистательным катанием».

Элайна вздрогнула. Где этот проклятущий пульт дистанционного управления? Вечно Клод его куда-то запихивает. Нашла. Сделала громче. Задохнулась от счастья. Говорили о ее сыне! Говорили невероятное…

«…Он безупречно исполнил такое количество сложнейших четверных прыжков, что по сумме набранных очков с запасом опережает всех возможных конкурентов, вместе взятых! Завтра Майкл Чайка должен представить свою произвольную программу, но выйдет ли он на лед, пока неизвестно. За кулисами ледового дворца как раз во время его выступления от сердечного приступа скоропостижно скончалась мать Майкла Чайки, пятидесятисемилетняя Нина Чайка. Наш корреспондент рассказывает с места событий».

Бодрый мужской голос, энергичный рассказ за кадром. Элайна очень старается разобрать, что же он говорит, но не может понять ни слова. Слова сливаются в звон.

Крупный план. По грязному снегу парковки ступают мужские черные коньки. Стальное лезвие блеснуло в свете фотовспышки.

Крупный план. Лицо юного мужчины с желваками отчаяния на щеках. Разве мужчины бывают юными? Мужчины бывают взрослыми, но этот… Этот – юный. Миленький, как он вырос… Сыночек!

Крупный план. Пальцы Майкла вцепились в бортик госпитальных носилок. На носилках темно-синий продолговатый брезентовый мешок. В нем, в этом мешке, ее мама?..

Элайна рухнула в подушку лицом вниз. Навстречу грозному звону. Ничего нет. Этого мира, этой реальности не существует. Элайна не желает этой реальности ни знать, ни слышать, но мерзкие звуки, музыка и чьи-то подсвеченные скрытой улыбкой голоса все-таки прорываются в ее маленькое убежище. По телевизору идет реклама. Рекламу всегда транслируют чуть-чуть громче. Элайна двумя руками взялась за углы подушки и сильно прижала их к ушам. Чтобы не слышать. Заодно, оказывается, можно и не дышать. Если немного потерпеть, то, наверное, так можно будет и умереть. Мирно, спокойно. И маму увидеть…

Не получилось. Элайна перевернулась на спину. Нажала красную кнопку на пульте управления. Телевизор погас. Как хорошо… Как тихо… Она встала, выключила верхний свет. Вот так. Теперь совсем хорошо. Просто лежать в темноте. Всю оставшуюся жизнь. Вечно. Если бы так же, как телевизор, можно было отключить мысли, это было бы счастье. Но мысли не отключишь.

Мама умерла… Умерла мама. Они сказали, что скоропостижно. Ничего не скоропостижно. Это все очень давно началось. Никто не знает, почему мама умерла, а Элайна знает – из-за нее, Элайны. Теперь уже ничего нельзя поделать… Поделать? Ничего? Элайна знает, что ей теперь делать!

Все как во сне. Получится, не получится – плевать. Когда ты не можешь чего-то не делать, то делаешь это «что-то» бесстрашно. Да… Равнодушие помогает! Оно перетапливается в бесстрашие, как сливочное масло в топленое. Фу… Кулинарные ассоциации? Нет, не кулинарные. Мать топила сливочное масло. Были чад и гадкий запах. Топленое масло считалось полезным. На нем мать жарила. Элайна еще совсем-совсем маленькая была… Но не надо отвлекаться. Спокойно взвесим все «за» и «против». Что, собственно, может помешать, точнее, кто? Клод.