В нашей жизни, так уж сложилось: роль психотерапевта выполняют подруги. А если подруги под рукой нет – случайные попутчики. В отличие от подруги, которая давно варится в густом бульоне семейных ссор, не один раз выслушала все жалобы на мужа, детей, свекровь или золовку и поэтому может прервать поток излияний словами: «Сама виновата… Распустила всех… А почему ты не сделаешь то-то и то, я же давно говорила тебе?!» Случайный попутчик, если у того хватает терпения выслушать историю до конца, увезет образ рассказчика в том ракурсе, в котором ему хочется запечатлеть себя на веки вечные. Как при фотографировании. Почти все мы знаем, что, к примеру, в «три четверти» выглядим лучше, чем анфас. И невольно стараемся занять выгодную позицию. То же самое относится и к дорожным знакомым.

Что бы там ни происходило на самом деле, как бы мы ни были виноваты, в том, что произошло, нам так хочется, чтобы кто-то увидел: вот человек, достойный всяческого сочувствия и уважения. Случайный попутчик сойдет на следующей станции. Мы его никогда не увидим. И вместе с ним останется наше «фото», где мы будем выглядеть в те самые «три четверти», при которых не так заметны наши собственные прегрешения. Смысл таких откровений: «пустить это слово на ветер, чтоб ветер унес его в даль».

Когда мы выходили на остановке под дружные выкрики всех пассажиров, кхмерка-кондуктор чуть не расцеловала Ирину, а заодно и меня, на прощание, настолько она осталась довольной этим коротким и бурным, как извержение вулкана, разговором.

Автобус, выпустив клуб едкого дыма, двинулся дальше. А мы остались на обочине.

– Открывай свой план, посмотрим, куда дальше.

Рисунок Кем Чеа выглядел просто: вот дорога, вот рынок, а наискосок – казалось, рукой подать, – его дом. Я была уверена, что мы доберемся пешком.

Но Ирина обратилась к стоявшему на остановке люду. Разношерстная толпа, как всегда, в первую минуту с недоумением смотрела на нее, не в силах соединить образ европейца с кхмерской речью, а потом бурно начали обсуждать, как нам лучше добраться до места назначения.

С Кем Чеа я познакомилась неожиданно в Русском культурном центре. Зашла узнать у заведующей библиотекой Дианы Анатольевны про кхмеров, которые когда-то учились в России.

Диана могла поделиться только своим собственным опытом, как все московские друзья отговаривали ее выходить замуж за кхмера: другие обычаи, другой язык, тропики, инфекция…

– Но родственники мужа встретили меня так тепло, так радушно! И я поняла, насколько беспричинны были волнения по этому поводу. А вот что касается трудностей жизни – их хватало в первые послевоенные годы. В апреле началась такая жара, что дочь не могла уснуть, мы ее веером по очереди обмахивали. Вентилятор не могли купить, да и что толку от него? Электричество в доме отсутствовало. У соседа был генератор, и он продавал электричество с шести до одиннадцати вечера. Научилась пользоваться утюгом на углях, чтобы гладить мужу рубашку и свои платья…. Язык освоила. Но скорее разговорный. Все-таки я целый день провожу здесь, в Русском центре, а муж русский знает. Дети по-кхмерски говорят свободно. Постепенно и климат переносить стало легче. Самое главное – люди приветливые, добрые… Что еще вам сказать? – Диана недоуменно подняла глаза вверх.

И тут – на ловца и зверь бежит! – в дверь, постучавшись, вошли в чистенькой, хоть далеко не новенькой, серого цвета рубашке, в темно-серых брюках и шлепанцах на босу ногу мужчина с застенчивой ясной улыбкой и женщина. Они оставляли впечатление сельских учителей – так оно и оказалось. Тоненький, худенький, как многие кхмеры довоенного поколения, невысокого роста (в паспорте – он потом его показывал Диане – рядом с непривычной для нас отметкой «рост» стояло 1,60). Мужчина представился:

– Я Кем Чеа, учитель из провинции Кандаль. Это моя зена – она тозе учительница.

Жена в зеленом сампоте (юбка с запахом) и светлой кофточке села на предложенный стул и сложила руки на коленях, как делали примерные гимназистки. За все время разговора она не произнесла и одного слова, только внимательно и с гордостью слушала, как говорил ее муж.

– Я учусь русский язик, – продолжал Кем Чеа.

Мы сначала не поняли, хочет ли он учить кого-то русскому языку или сам хочет заниматься. Оказалось, и то, и другое.

– Я узе восемь лет не говорил по-русски. Мне стыдно, что я так плоко говорю.

Его отец – дальше он заговорил по-кхмерски, и Диана переводила его рассказ – погиб при красных кхмерах. Старшие братья тоже. Тогда многие страны старались поддержать Камбоджу. Россия тоже помогала, и он стал учить русский язык. Его отправили проходить практику в Иркутск. Вернулся и начал преподавать в сельской школе Кандаля русский язык. Но вскоре, закончил он, все также улыбаясь, в России началась перестройка, специалистов сюда не присылали, наши тоже перестали ездить. Пришлось переквалифицироваться и преподавать английский.

В этом году Кем Чеа решил восстановить утраченное.

– У меня сейчас десять учеников в сколе. Они занимаются русским. У меня нет новые словари русский и учебники. Хочу взять у вас.

Год русского языка оказался для него удачей – за это время выпустили несколько новых пособий с сидиромами для прослушивания текстов. Диана сказала, что сможет выдать новые пособия только на неделю.

– Я успею делать ксерокс.

– А у вас в школе есть компьютер? – спросила я.

– Есть. Нам подарил один японский бизнесмен.