– Простите, что?

– Ну... Как объяснить. Ну это, например, когда избирателей к войне готовят. Настраивают восприятие через подбор поступающей информации. Как бы прогревают. Обратили внимание, какую книгу Троедыркина читала?

– Да. «Посты Варвары Цугундер».

– Вот. Рыба ничего не помнила на сознательном уровне. Но глубокое подсознание не обманешь. Так ей замкнули первый контур активации. А потом этот египетский бог на стене барака... Так замкнули второй. Прямо как бомбу взвели.

– Там правда эта фреска на стене была?

Сердюков отрицательно покачал головой.

– Навели через имплант. Я все действия «Калинки» хорошо понимаю. Не в моральном плане, разумеется. Как ученый. Вам ведь стирали прежде память?

Я кивнул.

– Понимаете, когда воспоминания убирают, ничего на самом деле не стирается. Это, насколько я знаю, нельзя сделать, не разрушив мозговые структуры на физическом уровне. Мы просто затрудняем сознанию доступ к этим воспоминаниям. Иногда затрудняем доступ даже глубокому подсознанию, хотя это сложнее. Тут у вашей корпорации есть много разных технологий и методов, они часто весьма изощренные, и повторять эту процедуру можно многократно.

– Мне можете не рассказывать, – ответил я.

– Согласен, вы не специалист по мозгу, так что объяснять нюансы не буду. Но идея простая – мы изолируем некую область памяти. Как бы ставим непроницаемую перемычку. Если ее насильно пробить – а такое в определенных случаях происходит – восстановить преграду будет почти невозможно. Но в ситуации с Варварой Цугундер и Рыбой «Калинка» об этом не заботилась.

– Понимаю, – сказал я. – Не ее ответственность.

– Именно. Уже был подписан договор. Итак, прогрев. Сперва – книга Варвары Цугундер, написанная когда-то самой Рыбой. Затем – фреска с египетским божеством, подсознательно памятная по личной любовной драме...

Сердюков подбросил на ладони мандарин, взял двумя пальцами, поднял над головой и поглядел на него. Похоже, он наслаждался пребыванием в симуляции.

– Когда Луна тянет на себя воду в океане, – продолжал он, – начинается прилив. Созданная «Калинкой» информационная гравитация подействовала на вытесненные воспоминания Варвары точно так же. Давление на изолирующую перегородку многократно усилилось. Только не подумайте, что там на самом деле была какая-то перегородка, это просто...

– Я понимаю, – сказал я.

– И вот, в тот самый момент, когда приливные силы достигли максимума, «Калинка» привела в действие детонатор.

– Меня.

– Вас. Варвара ощутила всем существом чрезвычайно важный для нее зов, на который она обещала откликнуться даже после смерти. Обещала еще тогда, когда была с Рыбой одним целым. И перегородка лопнула.

– Детонацию не слишком откладывали, – сказал я.

– Это было бы рискованно. Дарья ослабла после неудачной атаки. «Калинка» решила не тянуть. И сразу после детонации Дарью перевели в slave-режим.

– Взяли на славянку? А разве у нее специмплант?

Сердюков улыбнулся.

– Я предполагаю, – сказал он, – что это важно только для сердобольских спецслужб. Для вашей корпорации особой разницы между имплантами нет. Но это просто догадка.

Вот так, подумал я. Лучше меня вопрос понимает.

– Но могли и проапгрейдить, – продолжал Сердюков. – Когда в петуха переделывали. Вы насчет импланта у начальства поинтересуйтесь, корпорация знает. Я гадать не буду.

– А кто управлял славянкой? – спросил я.

– Рыба, кто ж еще, – ответил Сердюков. – Вы к этому моменту померли, а Рыба так и висела у Дарьи на импланте. Ей бразды и вручили. Вернее, уже не Рыбе, а пробудившейся от сна Варваре Цугундер. Дальнейшее понятно?

– Пока нет.

– Давайте я вам запись объективного контроля покажу. Я тогда уже вернулся в колонию и лично осматривал место происшествия.

В воздухе рядом с Сердюковым загорелся экран.

Я увидел служебный имплант-фид. Картинка чуть покачивалась вместе с боязливыми шагами Сердюкова. Вокруг было полутемно, и он светил перед собой фонарем.

Передо мной был тот самый барак, где Троедыркина дралась с Кукером.

Петушатник разнесло в щепы, словно в него попала авиабомба. Я не представлял, кто и как мог нанести удары такой силы – деревянная стена барака за царскими вратами была пробита, и из пролома на пол камеры падал скудный северный свет.

Оператор повернулся – и я увидел лежащее в кровавой луже тело.

Сначала я даже не понял, что это человек. Он был больше похож на мясной полуфабрикат вроде отбивной. Его тело густо покрывали одинаковые дыры, будто его в упор расстреляли из скорострельной пушки. Наблюдатель наклонился, чтобы приложить к телу отградуированную линейку и определить диаметр ран. Три-пять сантиметров.