– Как так? Куда она исчезает?

– В другой ситуации я мог бы допустить, что ее украл генерал Курпатов, – сказал Ломас. – Но сейчас я связываю это с нашим кейсом.

– О чем вы?

– Мне не дает покоя одно место из беседы Ахилла и Кукера. Помните, Ахилл говорил про обман богов?

– Да, – ответил я. – Про нарушение правил, установленных небом. Маг действует как хитрый юрист.

– Ахилл сказал дословно так: я совершаю некоторое действие, допустимое законами вашего мира, но назначаю для него следствие, в обычных обстоятельствах невозможное.

– Это я помню.

– Действие мы видим, – сказал Ломас. – Ветробашня повернута на угол Кукера, и вся зона вышла крутить. А эти пустые трубы...

– Вы полагаете, это следствие?

Ломас кивнул.

– Мало того, – сказал он, – любое следствие в свою очередь становится причиной для чего-нибудь еще.

– Но зачем ему такое? Спрятать целую реку? Да куда он ее денет?

– Скоро узнаем, – ответил Ломас. – Где-то да прольется.

Он встал и принялся расхаживать по кабинету.

– У нас есть тайный козырь, – сказал он наконец. – Мы знаем, кого Кукер назначил своей осью уязвимости. Это Варвара Цугундер. Вы должны отследить все ведущие к ней концы.

– Какие концы? – спросил я. – Ее искали сотни лет. И ничего не нашли.

– А нам придется, – сказал Ломас. – И быстро. У нас есть преимущество – мы знаем, что она жива и в банке. Как предполагаете начать?

Я задумался.

– Наверно, надо поговорить с кем-нибудь, досконально знающим тему. Идеальный кандидат – Сердюков.

– Почему?

– Он буквально бредит этой Варварой. У него даже над столом ее заточка. В смысле, фотография.

– Какая-то патология?

– Нет, – сказал я, – совсем нет. Просто он пытается... пытался найти терапию от пайкинга. Естественно, он изучил все материалы на эту тему. Он знает про Варвару все.

– Где сейчас Сердюков?

– В Москве. Оформляет какие-то документы в нашем офисе.

– Допросите его на полиграфе, – сказал Ломас.

– А повод?

– У них в колонии случилась поножовщина. На мужскую зону проникла Троедыркина и пыталась убить Кукера.

– Поножовщина с убийством в ветроколонии – обычное дело, – ответил я. – Такие расследуют вяло. Спускают на тормозах. Все же ясно. Если Сердюкова начнут по этому поводу мурыжить, он очень удивится.

– Да, – сказал Ломас. – Но мы зайдем с другой стороны.

– С какой?

– По корпоративной линии. «TRANSHUMANISM INC.» может официально инициировать расследование инцидента, потому что он произошел после опыта на нашем оборудовании. Мы можем... э-э-э... опросить участников. При содействии сердобольских властей.

– На полиграфе?

– А почему нет. У нас могут быть такие правила. Откуда Сердюкову знать.

– Корпорация тоже спускает такие дела на тормозах, – сказал я. – В смысле, пайкинг.

Ломас сощурился.

– Я в том смысле, – спешно добавил я, – что это покажется подозрительным.

– Я понимаю, в каком вы смысле, – сказал Ломас. – Мы тут не дети. Значит, надо сделать вид, что мы пытаемся замести все под ковер.

– А как?

– Перед допросом Сердюкова возьмем с него подписку о неразглашении.

– Да, – сказал я. – Вот это будет в самый раз.

Field Omnilink Data Feed 23/57

Оперативник-наблюдатель: Маркус Зоргенфрей

P.O.R Капитан Сердюков, полиграф-допрос

Сердюков сидел в кресле полиграфа. Это был удобный медицинский реклайнер, сохранившийся чуть ли не с карбона. Новый век добавил только ремни, которыми пристегивались ноги и руки допрашиваемых. Делалось это по инструкции – после того, как одна фема-рецидивистка сбежала во время допроса.

Кресло было установлено в спецбоксе офиса «TRANSHUMANISM INC.» для процедур корпоративного контроля. Бокс был маленький и уютный. Сердюков походил в нем на одичавшего в межзвездной глуши космонавта.

Никаких проводов или датчиков к его телу не крепилось – информация снималась с импланта. Мы с Ломасом видели все данные: пульс, частоту сердцебиения, что-то связанное с потоотделением и другие контролируемые параметры. Система анализировала их сама и делала для нас необходимые выводы.

Сердюков не знал, кто задает вопросы – их произносил женский голос в центре его головы. Темы были подготовлены сетью заранее, и теперь мы просто слушали его исповедь.