— Кто-то умер?

— Нет. Ну, насколько мне известно, нет. — Я пожимаю плечами.

Он поворачивает голову и пристально смотрит на меня.

— Тогда почему ты здесь?

— Я ходил в тот дом, — говорю я ему, наблюдая за его реакцией боковым зрением, затем добавляю: — По адресу, который ты передал Джио.

Вин ничего не говорит. Он никак не реагирует. Парень — воплощение хладнокровия, спокойствия и собранности. За исключением постукивания мизинцем. Это его единственный признак. Который говорит о том, что он либо встревожен, либо чертовски зол. Я никогда не могу угадать, что именно, пока он сам не решит поделиться этим со мной.

— Как ты узнал об этом месте? — Спрашиваю я его, пытаясь сохранить небрежный тон, хотя на самом деле это совсем не так. Я хочу разорвать своего гребаного отца на части. Вин никогда не должен был приближаться к этому гребаному дому или к тому дерьму, которое творилось внутри него.

Вин пожимает плечами.

— Папа водил меня туда несколько раз.

— Зачем?

— Почему этот гребаный мудак делал то, что делал? — парирует он.

Мои пальцы сжимают руль, а костяшки белеют.

— Вин, он… ты… — Блять, я даже не знаю, как задать этот гребаный вопрос. Когда мы останавливаемся на красный свет, я поворачиваюсь к своему брату. — Почему ты не сказал кому-нибудь из нас? Мы бы остановили это.

Вин поджимает губы.

— Если бы я рассказал кому-нибудь из вас, он заставил бы вас всех сделать то же самое, — говорит Вин. — Я не хотел, чтобы это произошло.

Я чувствую, как на глаза наворачиваются слезы. При мысли о том, что мой младший брат, мать его, заперт в одной из спален с этими больными ублюдками… что они с ним сделали… О том, что наш отец продал его тому, кто, блять, больше заплатит…

— Прости меня… Я не знал. А должен был догадаться, — выдыхаю я, не скрывая своих эмоций.

— Ты никогда и не должен был знать, — говорит Вин. — Это не твоя вина, Гейб. И я бы предпочел, чтобы это осталось между нами.

— Ты знаешь, что мы должны рассказать Джио. — Невозможно не рассказать ему.

— Зачем? Что хорошего это даст? Он, наконец-то, остепенился, обрел счастье. Он этого заслуживает. Ему не нужно взваливать на себя бремя, которое ему не по силам. И тебе тоже, — выпаливает Вин.

— Это… я думаю, тебе стоит с кем-нибудь встретиться, — говорю я ему.

— С кем? С каким-то шарлатаном, помешанным на психике? Пас. Я в порядке. И справился с этим, — говорит он, после чего меняет тему. — Ты там что-нибудь нашел? В доме?

— Ты имеешь в виду что-то другое, кроме гребаного детского борделя и кучи больных ублюдков? Нет. Ни хрена, — ворчу я.

— Куда мы едем? — Вин смотрит в лобовое стекло, когда замечает, что мы направляемся не домой.

— На склад. Марсель повесил этого ублюдка Хэмиша, как гнилую свинью, которой он и является, — шиплю я сквозь стиснутые зубы, в то время как в моей голове проносятся картины того, что мы обнаружили, когда вошли в тот дом. Мне становится чертовски плохо. Физически. Меня, блять, вывернуло наизнанку, когда я вышел.

Хэмиш — гребаный мудак, который руководил всей операцией. Остальным пришел гораздо более быстрый конец, когда мы с Марселем обыскали это место. Хэмиш, однако, получит по заслугам. Дети были в плохом состоянии. Мне пришлось обратиться за помощью к знакомому врачу. Она приехала и забрала их, заверив меня, что все они будут лечиться в частном порядке.

— Почему я здесь? — Спрашивает Вин.

— Потому что я подумал, что ты захочешь оказать мне честь. — Улыбаюсь я ему. Я знаю, что не должен поощрять своего младшего брата, к тому же несовершеннолетнего, пытать кого-то. Но мы такие, какие есть. Кем мы рождены быть. Неважно, насколько сильно мы бы предпочли быть кем-то другим.

Вин не говорит ни слова. Ни пока я паркую машину. Ни когда мы заходим на склад и находим этого засранца, висящего на мясницком крюке, мастерски воткнутом ему в шею сзади. Мой младший брат не произносит ни слова, когда подходит к скамейке и берет в руки пистолет. Он просто прицеливается, нажимает на курок и кладет пистолет обратно на скамейку.

Затем Вин поворачивается ко мне.

— Дело сделано. Теперь мы можем идти домой?

— Да. — Я выхожу за ним на улицу, говорю ребятам, чтобы они прибрались, и тут замечаю, что Марселя нигде нет. — Ты в порядке? — Спрашиваю я Вина, как только мы снова оказываемся в машине.

— Ага, — говорит он, глядя в окно.

Я уже собираюсь попытаться заставить его говорить дальше, когда на моем экране появляется текстовое сообщение.

МАРСЕЛЬ:

Сейчас же возвращайся домой! Санто сходит с ума.

Я:

Уже еду.

Мне следовало ехать быстрее. Это моя первая мысль, когда я вхожу в дом и вижу Санто, разбивающего кулаками стены гостиной. Это единственная комната, где есть настоящая мебель. Джио отказывается покупать что-либо еще без согласия Элоизы. Он настаивает на том, чтобы она переехала к нему.