— Это нормально — бороться, ангел. — Голос Мэнсона был мягким, успокаивающим. — Борись сколько душе угодно, ты не вырвешься. Ты останешься здесь и будешь нести свое наказание, пока не усвоишь урок.

Шлеп, шлеп, шлеп! Теперь я извивалась всерьез и терлась о его колени. Мой клитор терся о его джинсы, и я стонала от смеси боли и удовольствия. Мэнсон сдвинул ноги, и я снова почувствовала давление на затылок — он закинул одну ногу мне на спину и надавил на меня своим ботинком, прижав мое лицо к ковру и удерживая меня в таком положении.

— Разве не приятно быть скованной в движениях? — произнес Мэнсон, перекрывая грубый звук ударов, продолжавших обрушиваться на меня. — Разве не приятно осознавать, что ты получаешь то, что лучше для тебя? Учишься быть хорошей девочкой.

Я издала долгий низкий крик, боль и почти невыносимое унижение победили мою гордость. «Ещё несколько ударов, — сказала я себе. — Всего парочку». Но их было всё больше и больше, боль усиливалась по мере того, как моя задница становилась всё горячее. Мэнсон был прав: в каком-то извращенном смысле то, что я потратила все силы на борьбу и поняла, что это ни к чему не привело, было облегчением. Я не могла бить ногами, не могла извиваться, не могла даже поднять голову. У меня не было выбора, кроме как подчиниться, поддаться наказанию и принять боль.

От этого я становилась всё более влажной. Мои внутренние мышцы сжимались, но, поскольку Мэнсон сверху зафиксировал меня ногой, я больше не могла прижиматься к нему промежностью, и этот отказ был совершенно новой мукой. Я была так напряжена, что была уверена, что малейшее прикосновение его руки заставит меня мгновенно кончить. Мой клитор пульсировал от потребности, мои нервные окончания пылали.

Я отчаянно хотела, чтобы он прикоснулся ко мне. Вместо этого он переходил от одной ягодицы к другой, шлепая то по одной, то по другой, и жжение было таким сильным, что у меня на глаза навернулись слезы. Я корчилась и вскрикивала от каждого удара, и наконец, когда поняла, что больше не выдержу, что вот-вот заплачу от ужасного жжения, я начала умолять:

— Пожалуйста, прекрати, прекрати, прекрати, прости меня, пожалуйста, Мэнсон, я сожалею!

— Действительно? — Шлепки приостановились. На экране убийца загнал девушку в угол в лесу. Она кричала, плакала, умоляла сохранить ей жизнь.

— Да! — Я извивалась под его ботинком, пытаясь сдвинуть лицо настолько, чтобы посмотреть на него и показать, насколько я была искренна. — Я сожалею! Я больше не буду перечить!

— Ты будешь хорошей девочкой? Ты будешь слушаться?

— Да, — простонала я и вспомнила кое-что из того, что он говорил мне. — Да, Хозяин. Я буду слушаться.

— Так-то лучше. — Он медленно убрал ботинок с моей головы. Девушку на экране поймали. Каждый удар ножа в её грудь сопровождался визгом скрипичных струн. — Поцелуй ботинки, раз уж ты внизу. Покажи мне, как ты благодарна за дисциплину, ангел.

Я поцеловала сначала один ботинок, потом другой, оставляя на блестящей черной коже ещё больше отпечатков блеска для губ. Мэнсон медленно помог мне подняться, и вновь усадил меня к себе на колени, несмотря на то, что моя задница горела от соприкосновения с его джинсами. Я прижалась к его груди, пряжки портупеи холодили мне спину. На мгновение мне захотелось просто полежать на нем, ощущая биение его сердца своей спиной. Его руки заключили меня в объятия — успокаивающие, но не требовательные. Когда я с тяжелым, дрожащим вздохом улеглась в них, его хватка стала ещё крепче.

Медленно я возвращалась к реальности. Дом вокруг нас снова казался реальным. Я слышала басы, бьющие по стенам, и отдаленный рокот толпы. Пальцы Мэнсона чертили круги на моей руке.

— Ты в порядке, Джесс? — пробормотал он.

Я кивнула, затем сказала:

— Не могу поверить, что ты… ты действительно…

— Не могу поверить, что ты позволила мне, — тихо сказал он.

Я выпрямилась так, чтобы обернуться и посмотреть на него. Он вытер скупую слезу с моих ресниц, прежде чем она успела упасть, и я потерлась щекой о его руку. Мэнсон Рид — чудак и фрик Мэнсон Рид. Благодаря ему я одновременно почувствовала себя и в безопасности, и в ужасе, защищенной и подвергшейся жестокому обращению. Но дело было не только в этом.

В тот момент я больше всего на свете хотела залезть к нему в штаны.

— С этого момента ты будешь хорошей девочкой? — спросил он, взяв мой подбородок в свою руку. — Больше никаких дерзостей?

Я улыбнулась.

— Не могу пообещать отсутствие дерзостей. Но… я постараюсь быть хорошей.

— Так быстро скатываешься на старые рельсы? — произнес он с усмешкой. — Прошло всего две минуты, и теперь ты только попытаешься быть хорошей?

— Плохой девочке сложно быть хорошей, — сказала я. Я провела пальцами по его груди, гадая, как она будет выглядеть без рубашки. — Но знаешь… я могу стать хорошей… если ты меня трахнешь.

Его спокойное выражение лица сменилось удивленным. Я привыкла к тому, что мальчики влюбляются в меня и ищут любую возможность переспать со мной. Но когда его удивление прошло, Мэнсон лишь медленно улыбнулся, словно я сказала что-то глупое. Он сжал щеки и подергал мою голову из стороны в сторону.

— Ох, Джесс. Я не имею права упрощать тебе задачу, так ведь? Иначе в этом не будет никакого веселья. Мне нравится смотреть, как ты борешься.

Я надулась, извиваясь на его коленях, чтобы прижаться к нему.