Поначалу все эти восторги и славословия воспринимались как курьезная блажь состарившегося монарха, впавшего в неуместное сюсюканье с позднорожденным дитятей. Однако очень скоро выяснилось, что придворные льстецы не так уж сильно погрешили против истины в своих панегириках. По многочисленным свидетельствам, Иван в самом деле от природы был невероятно смышленым и бойким не по годам ребенком. Он без труда схватывал любые науки и впитывал в себя знания и опыт буквально как губка.

Уже в три года мальчуган самостоятельно выучился грамоте по красочным голографическим азбукам. А к пяти освоил все четыре арифметических действия и принялся с увлечением постигать основы алгебры и тригонометрии. Его необычайно цепкий ум и феноменальная память позволяли запоминать наизусть огромные массивы информации. Например, как-то раз напросившись к отцу на военные маневры, пятилетний Иван в точности воспроизвел по памяти диспозицию кораблей трех имперских космофлотов, участвовавших в учениях.

При этом смекалка и любознательность царевича нисколько не уступали его чудесной памяти. Почтенные наставники, приставленные к августейшему семейству, только диву давались, видя как их малолетний подопечный раз за разом ставит их в тупик своими вопросами и умозаключениями. Особенно Ивана Константиновича влекли точные науки и всевозможные механизмы. Любимыми его забавами были конструкторы и трехмерные головоломки, из которых ребенок любил собирать всевозможные хитроумные устройства — от простеньких шагоходов до сложных манипуляторов и автоматических станков. Причем собирал исключительно по наитию, без всяких схем и чертежей.

Как-то раз маленький царевич в одиночку собрал действующую модель антигравитационного автомобиля на водородных топливных ячейках. Причем не по стандартному набору, а из подручных деталей, позаимствованных из других конструкторов. Вышло настолько складно и убедительно, что игрушка с ветерком промчалась через все анфилады дворца и лихо вылетела в окно веранды, по пути чуть не задавив нескольких придворных. Но Ивана, ясное дело, никто и не подумал бранить за это. Напротив, все как один расхваливали техническую сметку одаренного ребенка.

В общем, не приходилось сомневаться, что из царственного вундеркинда со временем действительно мог бы получиться выдающийся человек. Скажем, гениальный ученый или инженер, блестящий администратор, а то и прославленный космофлотоводец. Уж во всяком случае, не чета своему старшему брату Артемию, которого отец лишь в приступах мрачного юмора называл «достойным преемником». Впрочем, как бы ни был умен и талантлив Иван, как бы демонстративно ни выделял его из прочих царских отпрысков Константин Александрович, все эти якобы исключительные качества мальчика никак не меняли коренной сути дела — крошечный ребенок ни при каких обстоятельствах не мог взойти на престол, вопреки всем законам и обычаям Российской Империи.

Конечно, императору никто не мешал неофициально именовать сынишку своим наследником, умиляться его успехами, представлять его в этом качестве приближенным или иностранным послам. В конце концов, никому не возбранялось потакать невинным причудам обожающего папаши, пусть даже венценосного. Другое дело — попытка официально и публично ниспровергнуть фундаментальные устои российского престолонаследия и навязать стране малолетнего государя. Вот тут уж никакие ссылки на умственные дарования или предполагаемые таланты Ивана Константиновича в расчет не принимались.

Единственным исключением, разрешающим обойти традицию и законы, являлась последняя воля императора, закрепленная в завещании и после этого единогласно утвержденная Государственным Советом, а затем проголосованная Сенатом. Иного пути легитимно передать трон несовершеннолетнему ребенку, минуя законы Империи, просто не существовало. Да и то — чтобы завещание покойного монарха вступило в силу, его должны были одобрить как минимум две трети членов обеих палат российского парламента.

Государственный Совет состоял из высших сановников Российской Империи и являлся главным совещательным органом при императоре. Большинство министров, входивших в него, были главами, наследниками или хотя бы младшими представителями самых могущественных и богатейших аристократических семейств. Лишь считаным единицам «новых людей», подобных тому же Птолемею Граусу, удавалось в него пробиться. Да и то — лишь ценой неимоверных усилий и поистине выдающихся заслуг перед державой.

Причем проблема заключалась не только и не столько в спеси родовитых вельмож, свысока взиравших на безродных выскочек вроде первого министра. По большому счету, Государственный Совет как институт создавался прежде всего для защиты интересов потомственной аристократии — исконной опоры трона и хранительницы вековых устоев Империи. В этом качестве он являлся своеобразным противовесом Сенату, который, как минимум номинально, представлял широкие народные массы колонистов…

А еще первый министр прекрасно знал, что большинство из членов Совета, а также сенаторов Империи считали: после кончины императора необходимо выбрать нового монарха из числа наиболее достойных кандидатов, коими, как правило, становились прославленные адмиралы космофлота или самые влиятельные губернаторы звездных провинций. И уже после этого утвердить нового государя строго в соответствии с процедурой, закрепленной в основном законе державы — Конституции Российской Империи.

Причем никто из сильных мира сего в этих вопросах даже и не думал полагаться на волю случая или слепой жребий. За каждым претендентом на престол непременно стояла та или иная группировка власть имущих, уже заранее прикидывающая, как половчее использовать фигуру новоявленного императора в собственных интересах. Ведь ни для кого не являлось секретом, что любой самодержец, даже самый просвещенный и деятельный, не в силах в одиночку управлять необъятными просторами Галактической Империи в сто тридцать звездных систем.