— Я не идея, я — человек, — сказала Катерина.

— О чём я говорил? Кажется, о том, что любую помеху, на его пути к цели он считает необходимым смести. Вполне логичное объяснение.

— Я не помеха, я — человек, — снова сказала Катерина. — Речь идёт о его ребёнке.

Катерина не плакала. Слёз в ней не было давно. Была боль, затаившаяся в животе вместе с Алёшкой, ожидающим своей судьбы.

— К нему не вернусь. Вопрос: имею ли я право рожать ребёнка без отца? Если не оставить, у меня никогда не будет детей, я знаю.

Шумел чайник, снова поставленный Борькой. Борька молчал. Он был хмур.

— Боря, почему ты не женишься? — спросила Катерина. — Разве тебе не хочется тепла, ласки? Лучше жениться раньше, чем позже, когда и в тебе, и в женщине, если она твоя ровесница, ещё не полностью сформирован характер, не сформирован эгоизм…

Борька молчал.

— Я, Боря, жить не хочу. Я умерла.

— Вот. Вот о чём я думаю. Я думаю, а ты мне мешаешь. Как это ни странно, я знаю, я понимаю его лучше, чем ты. Я понимаю его, — повторил он. — Юрий не подлец, это безусловно. И то, что он не подал тебе воды, ничего не доказывает, он мучился, я уверен, ужасно. Он мучился больше твоего. Но, если бы он подал тебе воду, ты оставила бы ребёнка! Так понимает он. Он не понял, насколько это для тебя серьёзно, он мог бы и так подумать: женские штучки! Не думаешь же ты, что до тебя у него в самом деле женщин не было? И так, без женщин и без любви, дожил холостяком до тридцати четырёх лет? Видно, не самые лучшие экземпляры попадались ему. Наверняка устраивали ему спектакли, женщины умеют это делать! А тебя он не понимает. Он никак не может предположить, что ты — совсем иное, чем все остальные. Если бы он мог тебя понять! — Борька вздохнул. — С ним дело сложнее, Катя. Он, Катя, — мёртвый человек. И он в этом не виноват. Тебе самой думать над причинами — где мы с тобой живём?! Когда, как умирал в нём живой человек? Болезненно? Покорно? Не знаю. Тебе понимать самой. Но я очень чувствую, он всё в жизни ощущает через вату. Я давно заметил. Это ничуть не расходится с тем, что он — человек идеи. Он живет для общества. Он любит общество и свою работу. Но он человек не для жизни. Что же ему остаётся? Ты понимаешь, что я хочу сказать?

— Мне страшно, Боря. — Она взяла руку брата, приложила к своей щеке. — Я ничего из того, что ты говоришь, Боря, не понимаю.

Борька взял её на руки, понёс на свою тахту, уложил, сел рядом, шершавыми горячими ладонями стал гладить её лицо.

— Ты выспишься и всё поймёшь. Ты отдохнёшь, — Борькино лицо скосилось, словно от зубной боли. — Ты меня спросила… я, Катя, всю жизнь люблю одну женщину, замужнюю, и старше меня, — он засмеялся. — Нету второй такой. У меня в жизни другой женщины быть не может. Она приходит ко мне редко, один раз в две недели или в месяц. Но она приходит! — Борис гладил её по лицу, как ребёнка.

Катерина отвела его руки от себя.

— Как же так, Боря? Значит, ты очень несчастлив? Ещё больше, чем я.

— Я очень счастлив, Катя. Но сейчас не обо мне речь. Я хочу сказать, Катя, я никогда этого тебе не говорил, но ты с Юрием неправильно живёшь. Ты копаешься в себе, ты не видишь живущего рядом с тобой человека, ты не понимаешь его, не доверяешь ему. Ты не помогаешь ему. Ты никогда не была, но ты стала эгоисткой. Я не имею права, но я скажу. Наверное, он хочет сначала вылечиться, а уже потом думать о ребёнке. А если не вылечится, как он оставит тебя одну с ребёнком?!

— Какая чушь! — Катерина села на тахте. Ей показалось, у неё остановилось сердце, но в следующую минуту оно застучало. — Чем он болен? Он здоров, он силён, он… — Она запнулась, вспомнила радикулит и лишь расширившиеся от боли зрачки Юрия. — Откуда ты знаешь?

Борька положил ей на колено руку.

— Я был у него на работе. Я буду диплом делать у него. Он мне предложил интересную работу.

— Почему я ничего не знаю?! — обиженно воскликнула она. Но тут же тревожно спросила: — При чём тут то, что ты был у него на работе? Почему ты скрывал от меня?

До неё никак ещё не доходило, что сказал Борька и что вообще происходит?

Борька долго молчал, и громко стучало сердце.

— Там у него есть приятель, страшный болтун. Юрии меня поручил ему. Ну после работы мы выпили, он, оказывается, любитель, он и сказал, что они с Юрием приняли дозу, как раз за несколько дней до свадьбы, сказал, что Юрий лечится очень усиленно.

— Может быть, ты не понял? Если бы облучение… Вот же он, Алёша. — Катерина обе руки положила на чуткий живот.

Борька молчал.

Она — эгоистка. Она ковырялась в себе, Борька прав, она старательно не замечала его чёрных подглазий, обострившихся скул, подпалённой жёлтым и серым кожи… зрачки при радикулите случайно заметила. А может, это был не радикулит? Так или иначе, Юрий борется в одиночку. Логики нет. Если он болен, как говорит Борис, зачем ему диссертация? Ребёнок в этом случае важнее. Если это правда, то, что говорит Борька, потом у него может не быть ребёнка. Тем более важно спешить.

— Я ничего не понимаю, я совсем ничего не понимаю.

Борька ласково коснулся её руки:

— Я думаю, он боится наследственности. В медицине, ты знаешь, он человек невежественный. Правду мне сказали или неправду, я Юрию верю. Есть его, очень важная правда. Без этой правды он не скажет ни одного слова. Каждое слово у него весомо. Он не распахнётся, не раскроется, он из породы людей внутренних. Я в этом уверен. Или он — мёртвый, как я тебе уже говорил. Не знаю. Думай сама.

Не было больше её. Не было её обид и боли. Был только Юрий. Родной, единственный человек, которого необходимо понять.