Леди Гарнар явилась на бал после него, что было грубым нарушением этикета. Ладно, допустим. Она понимала, что будет главной темой разговоров сегодня, потому и явилась так эффектно. Дала себя, так сказать, рассмотреть и сделать выводы.

Но боги! Как она вырядилась. Нет! Чисто технически платье не нарушало ни одну из норм приличия. Было куда более закрытым, чем у большинства дам. Но цвет! Фасон!

Платье истинно алого цвета!.. Оттенок был таким ярким и чистым, что выделялся в любой, самой пёстрой толпе. Алый шёлк полыхал. Платье обтягивало фигуру. Не критично, но достаточно для того, чтобы скромный вырез и остальное меркли, терялись на этом возмутительном фоне.

Леди Гарнар выглядела прекрасной и вызывающей настолько, что придворные замерли в неком ступоре. Женщины Дормера прихорашивалась, чтобы казаться более привлекательными. Этой было достаточно убрать лишнее. Скромная причёска без единого локона, простой фасон платья, ни единой драгоценности.

Зачем бриллианту оправа? Ему просто не нужно мешать. Сиять. Она и сияла самой совершенной эльфийской красотой, которая так резала дормерцам глаза. От которой нежным хотелось плакать, циничным, уничтожить её или заполучить только для себя.

Глядя на неё, было странно задаваться вопросами или вспоминать о недавнем скандале. Что бы она ни сделала, не станет хуже. Даже если голой пройдётся по залу. Особенно, если пройдётся!..

Так думали мужчины. Женщины злились. Они ничего не смогут сделать. Политику и саму жизнь в королевстве всегда определяли мужчины. А они были беззащитны перед эльфийками. Испокон веков.

Как подтверждение их теории, король Дормера пригласил бесстыдницу на первый танец. Неслыханная честь открывать бал. А, кроме того, явное свидетельство, что монарх берёт даму и её пошатнувшуюся репутацию под защиту. Теперь никто ничего не сможет сказать о мерзавке плохого. Максимум, прошептать. Да и то, наедине с собой!

***

Если у Эльдара и были сомнения, что думает по поводу него северная дама, они развеялись полностью, когда начался танец. Она была такой как всегда: холодной, отстранённой. Неживой. Хотя улыбалась ему в высшей степени любезно.

Он так же любезно поинтересовался, состоится ли их разговор сегодня вечером? Леди сокрушённо покачала головой:

— Не думаю, что сегодня время для этого.

"Сегодня" звучало, как "никогда". Он был достаточно искушённым, чтобы понимать это. Понимал уже, что глупит, но попытался снова. Предложил прогуляться и обсудить некоторые вопросы наедине.

Она улыбнулась и отправилась прогуляться… с лордом Мердоком. Нашла самую мерзкую рожу среди дворцовых извращенцев и пошла с ним. Они отсутствовали недостаточно долго для того, чтобы их можно было бы заподозрить в чём-то неприличном. Однако, Мердок лучился довольством по возвращении так явно, будто бы он заполучил уже эльфийку себе.

У Эльдара темнело в глазах от ярости. Он понимал, что всё это спектакль. Только для него. Нужно было бы остановиться, принять тот факт, что он ошибся и надумал себе воздушные замки, которые теперь рушатся с просто неимоверным грохотом.

И болью… Эта боль и не давала ему остановиться. Ему хотелось увидеть ту "её", какой она была всего несколько часов назад. Хотелось докричаться и дозваться. Остановить то, что происходило. Сохранить то, что она целенаправленно разрушала. Как она не понимает?..

Это было странно, иррационально, то, что он чувствовал. Так глупо и смешно, что он смеялся бы, если бы ощущение катастрофы не ширилось внутри. Как пропасть. Куда они, наверное, оба упадут, если он не удержит ситуацию. А он её не удержит! Несмотря на всю свою власть. Как можно заставить другого остановиться у гибельного края? Скольких самоубийц не смогли остановить те, кто их любили?..

То, что она губит всё, становилось очевидно. Пусть другие не понимали, но он-то видел! Он бы вырубил её на глазах у всех, и не позволил совершить непоправимое. Дал бы ей время. Но щиты такие, что не подобраться. Никак. Он занимался тем, что пытался вскрыть их, пока она кокетничала напропалую, а он, как истукан, сидел на своём возвышении. Не вышло ничего.

Тогда ему в первый раз пришла в голову мысль, что леди Гарнар вовсе не такая посредственность, как о ней говорят. Он обдумает это. Потом. Когда сможет. Не сейчас. Не тогда, когда боль когтями рвёт сердце.

Понадеялся, идиот, что может что-то измениться для него. Что возможен для него кто-то… Почему? С чего такая глупая, детская надежда? В его возрасте! С его опытом! Ему казалось, что она разбудила в нём что-то живое и человечное. Тем большей насмешкой выглядело то, как она всё это убивает.

Ненависти ещё не было. Она придёт потом. И ненависть, и месть. Пока была только боль, растерянность и уязвимость. Таким жалким, как сейчас, он чувствовал себя только в детстве перед отцом или дедом.