– Чудовищный грех был совершен здесь! И нам необходимо загладить свои вину перед Богом-Императором, что стал молчаливым свидетелем сего отвратительного деяния. На нас теперь лежит вина не только за недостаточную бдительность, но и за оскорбление Его! – Кардинал вернулся к алтарю и взял что-то из стазис-поля, после чего вновь вернулся к слушателям. – Взгляните на это, братья и сестры! Взгляните на это святотатство! Да будет проклят тот еретик, что посмел взять в свои грязные руки обломок меча Святого, да будет его душа сожрана демонами за то, что он осмелился направить его против праведной девы Селестины!

Мощный голос кардинала эхом разносился по святилищу, наполняя скорбью и ненавистью души паствы. Даже я ощутил прилив праведного гнева, глядя на окровавленный кусок клинка, сжимаемый голой рукой священника.

…душный воздух святилища сменился знойной прохладой открытой площади, расположенной в северной части маленького городка, ставшего плацдармом для сил Империума. Я стоял рядом с наставником и другими инквизиторами, со стороны наблюдая за проповедниками, читающими молитву гвардейцам.

Голос этого сухопарого священника был настолько мощным, что казалось, разносится по всем окрестным улицам. Это был только прибывавший полк с Бронта. Серые доспехи гвардейцев были чистыми и ухоженными, а лица наполнены мрачной решительностью.

В тот момент ни у кого не возникало сомнений касательно успеха кампании по подавлению восстания.

Но очередной порыв ветра вдруг приносит новый резкий звук, и проповедник падает с ограды фонтана. Его лицо превратилось в кашу из мышц и костей, а в лысом затылке виднелось обожжённое отверстие.

Кто-то из гражданских оказался партизаном, но тут же был убит бронтскими гвардейцами. Буквально за секунду тело еретика испарилось под градом сотни точных выстрелов. А после этого началась бомбежка…

Чья-то рука коснулась моего плеча, заставляя резко обернуться. Это был Себастьян. Похоже, кардинал закончил свою пламенную речь и уже возвращался к нам.

— И все-таки мне необходимо увидеть тело, ваше преосвященство.

— Боюсь, это невозможно, сын мой. Селестина осквернена и мы вынуждены скрывать этот позор. Никто не узнает о том, что произошло до ее кончины.

Мы с дознавателем переглянулись, пребывая в замешательстве.

— Прошу прощения, правильно ли я вас понял. Я не могу осмотреть тело?

— Ни в коем случае, увы, — кардинал был непреклонен. — Мне жаль, если это скажется на вашем расследовании, но взамен могу даровать вам право открывать любые двери в этих владениях Бога-Императора. Да поможет Он вам и сестре палатине отыскать и наказать омерзительного богохульника.

С этими словами, священник сотворил знамение аквиллы на груди и удалился. Все присутствующие молча провожали взглядом удаляющуюся спину кардинала и его охраны, пока врата святилища на закрылись.

— Ну и переплет… — Присвистнул Себастьян, разглядывая осколок клинка. — Он вообще в курсе, сколько здесь дверей?

Я лишь прикрыл глаза, пытаясь сосредот

очиться, после чего обернулся к месту преступления. Возвышение у алтаря было выложено из розоватого камня, украшенного черными узорами. Больше всего крови было здесь и на краю хранилища артефакта. Опустившись на колени, я достал из внутреннего кармана складной магнокуляр. Стоило только ему оказаться на глазу, как прибор ожил и начал жужжать и щелкать, настраивая увеличение.

Судя по засохшим следам и отсутствию крови на ступенях, убийца нанес удар именно здесь. Приглядевшись, можно было найти отдельные капли крови на удалении в пару метров. Это означало, что было нанесено несколько ударов, а следы на алтаре и полотне говорили о том, что Селестина сопротивлялась. Даже без своей силовой брони сестра битвы представляла собой серьезную угрозу, но похоже, тренировки не спасли ее от удара в спину.

Так же на некоторых засохших лужах виднелись вкрапления иной биологической жидкости. Вероятно, это вторичные следы надругательства, о котором говорил кардинал. Чудовищно.

Я поднял голову к лику Императора. С этого места, его взгляд казался укоризной или даже обвинением. Интересно, почему Он не сделал ничего, чтобы защитить свою дщерь?

— Что вы можете сказать, инквизитор? — Рядом оказалась Афелия.

Теперь ее голос звучал не так враждебно, скорее подозрительно и устало. В нем ощущалась скорбь, которую тяжело сдерживать.

— Мало чего, — складывая магнокуляр, ответил я и поднялся на ноги. — Нам придется прибегнуть к помощи Арбитрес, чтобы снять отпечатки и выяснить кому принадлежит кровь с…со всем остальным.