— Удивительное чувство, — сказал Аркадий Натанович. — Словно мы одни во всём мире. Нет у вас такого?

— Есть, — сказал младший Стругацкий. — Я списываю это на то, что остров необитаем, а радиоэфир пуст.

— Психологический эффект? — спросил старший брат.

— Он самый.

— А то, что на острове нет ни малейших следов человека, тебя не смущает?

— Возможно, это другой остров. Не Западный Кайкос.

— Это Западный Кайкос, — сказал Сергеев. — Можешь даже не сомневаться, Боря (за время, проведённое на острове, они перешли на «ты»).

— Подтверждаю, — сказал я.

— И я подтверждаю, — сказал Нодия.

— Мы так и не долетели до соседнего острова и не проверили, есть ли там аэропорт, — упрямо сказал Борис Натанович.

Мы с Нодия и Сергеевым переглянулись.

— До заката ещё два часа, — сказал Сергеев. — А до Провиденсьялеса с его аэропортом — двадцать два километра.

— Пять минут лёту, — сказал Нодия. — Машина в полном порядке.

— А, чёрт, давайте слетаем, — махнул я рукой. — Невыносимо ждать.

— Что будем делать, если аэропорта нет? — спросил Аркадий Натанович.- А его, думаю, нет.

— Вернёмся сюда, на привычное место. Ночуем и завтра с утра, если ничего не изменится, думаем, что делать.

— Я мог бы определиться по звёздам, — сказал Сергеев. — Уж на Кубу точно вернуться можно.

— Если нет аэропорта, — сказал Аркадий Натанович, — то может не оказаться и Гаваны.

— Твою дивизию, — сказал охранник Борис. — Аж мороз по коже. Вы серьёзно?

— Серьёзней некуда.

— Летим, — я поднялся с песка. — Туда и назад, сорок минут нам на всё про всё.

— Все летим? — спросил Нодия.

— Все, — сказал я. — Думаю, лучше не разделяться.

Аэропорта на соседнем острове Провиденсьялес не оказалось. Так же, как не оказалось там ни малейших признаков жилья и присутствия человека. Такой же тропический остров с девственной природой, как и Западный Кайкос.

— Возвращаемся, — скомандовал я. Формально командиром гравилёта был Нодия, но за последние несколько часов лидерство как-то незаметно перешло ко мне. Возможно потому, что вся затея с Пуэрто-Рико и радиотелескопом была моей. А возможно, и нет.

Пятнадцатилетний капитан.

Южная ночь наступает быстро. Что в Кушке, что здесь — на Карибах. Казалось бы, вот только что солнце валилось в океан, раскрашивая алым, жёлтым и оранжевым редкие перистые облака и гребни волн, а в следующую минуту небо теряет закатные краски; загораются первые звёзды, и, не успеешь сказать «добрый вечер», как весь твой свет — это пляшущее пламя костра и электрический фонарик в кармане. Всё остальное — жаркая летняя темнота, в которой слышен шорох игуан, шныряющих по соседним кустам да крики незнакомых птиц. Конечно, если нет луны. Её и не было.

— И всё-таки, — сказал Аркадий Натанович, отправив в рот кусочек хлеба, которым только что вытер тарелку от мясного соуса. — М-м… вкусно. Впрочем, в походе всё вкусно. Организм требует калорий и готов с радостью переварить что угодно, — он налил себе в алюминиевую кружку чая из котелка, стоящего рядом с костром, с хрустом разгрыз кусочек рафинада, сделал глоток. — Божественно. Тысячу лет не пил чай вприкуску. Так вот. И всё-таки. Мы тут все неглупые люди, кое-кто даже с высшим образованием, а двое и вовсе учёные. Предлагаю порассуждать о том, что с нами случилось.

— Бермудский треугольник с нами случился, — буркнул охранник Борис. — Сами же рассказывали.

— Ну хорошо, — решительно произнёс Борис Натанович, поднялся и направился к гравилёту, стоящему неподалёку.

— Ты куда? — спросил старший брат.

— На звёзды смотреть, — ответил младший. Астроном я или где?

— А ведь и верно, — сказал Сергеев, поднимаясь с песка. — Звёздное небо над головой — лучшая карта штурмана.

Через минуту мы все стояли на пляже, метрах в двадцати от прибоя, и смотрели в небо.

— Сейчас начало августа, и мы далеко на юге, — сказал Борис Натанович. — Значит, Большую Медведицу не видно, а Малая с Полярной звездой должны быть над самым горизонтом, на севере. Вот она, — он показал на север. — Видите, мерцает? Удивительная чистота атмосферы, к слову. Будь мы в городе или рядом, ни черта бы не увидели.

— Значит, север на месте, если сравнивать с картой, — сказал механик-штурман. — Хоть за это спасибо.

— Прямо над нами — Сатурн, — продолжил Владимир Алексеевич Крат, вытягивая руку к зениту. — Вон тот, самый яркий. Южнее, — он повернулся и чуть опустил руку, — Фомальгаут. Самая яркая звезда в Южной Рыбе. У нас, в России, особенно в Ленинграде, не виден.