Я подошел к воротам, вежливо постучал, а потом обогнул и направился прямо к зданию.

Двор перед домом пуст, лишь остатки каменной оградки и что-то вроде разрушенного фонтана, от которого не осталось даже бассейна, только пара гранитных глыб, напоминающих гигантских жаб с раскрошенными мордами.

Каменные ступеньки обвалились и осыпались, зимой по таким опасно спускаться, перила тоже выщерблены временем, запустение полное.

Двери вверху медленно отворились, вышел старик, высокий, костлявый, спина сутулая, лицо в таких морщинах, что назвал бы его не старым, а древним, похожим на кору дуба. что сошел со страниц сказок про бабу-ягу и Кощея Бессмертного.

Рубаха и портки из одинаково грубого полотна, ноги в лаптях, вообще-то удобная вещь, всегда точно по ноге, хоть и недолговечная. Портки перехвачены таким же кушаком из неотбеленного полотна.

— Драсте, — сказал я дружелюбно, — я проездом в ваших краях. Хочу поприветствовать здешнего хозяина, а там пойду дальше.

Он смерил меня недоверчивым взглядом.

— Проездом? Издалека, похоже, ваш проезд… барин. Сейчас доложу хозяину.

Он медленно повернулся и пошел обратно, едва передвигая ноги. Я подумал, что никто даже не сомневается, что могу быть не барином, что во мне не так?.. Может быть, слишком прямая спина, нет во мне готовности кланяться?

Милый женский голосок Алисы прощебетал в меня в мозгу:

— Босс, это тебе как-то не видно, но в этой эпохе все кому-то да кланяются. Ничего, вот возьмем власть, все люди будут нам кланяться на каждом шаге!

Я хмыкнул, у зеттафлопника скорость почти триста миллионов километров в секунду, а у меня всего сто двадцать, да и то не километров, а просто сто двадцать метров. Потому между вопрос-ответ для меня доли секунды, а для него месяцы, а то и годы. К счастью, для Алисы времени не существует.

Ждать пришлось долго, наконец старик вышел и, оставив дверь приоткрытой, сказал достаточно гулким, несмотря на его субтильность, голосом:

— Барин Василий Игнатьевич велит провести вас в гостиную.

— Спасибо, — ответил я и сделал шаг вверх по ступенькам.

Он повернулся, краем глаза проследил, иду ли следом, я двигался так же медленно, старому слуге и так каждое движение дается с трудом, а я чувствительный интеллигент, уже сопереживаю и сочувствую, вот так сразу оказавшись в мире, где есть старые и больные.

Когда поднялись по ступенькам и вошли в просторную гостиную, зеттафлопник сообщил, что судя по мебели, особенно по степени её изношенности, сейчас шестнадцатый-семнадцатый век, а то и восемнадцатый.

Ещё бы число и год назвал, подумал я мрачно. Хотя что мне с того, и так вижу, что чуть ли не в каменном веке. Если нет инета, то каменный, точно. А то и пальма с бананами, хоть я в особняке или имении, пока не знаю разницу, а она, как тот суслик, есть.

Зато могу назвать место, ответила Алиса. Где-то в Западной Сибири. Или в Восточной, но на границе с Западной, судя по флоре, фауне и осадочной деятельности.

Странно, всё ещё во мне ни страха, ни паники. То ли потому, что я из очень благополучного мира, то ли вообще за долгую дорогу из каменного века отсеялись те, кто паниковал слишком часто.

Гостиная, как и всё имение, в последней стадии запустения, дальше только рушиться и рассыпаться в пыль, на стенах кое-где отваливается штукатурка, видна дранка с налепленной глиной земляного цвета.

Пол из цельного дерева, ещё называют массивной доской, но даже его проедает время, где-то почернел и тронут плесенью, где-то расщепляется трещинами.

Слуга повернулся, голос его прозвучал безжизненно:

— Ждите.

— Спасибо, — ответил я вежливо на что он чуть удивленно повел глазом, но ничего не сказал, ушел в одну из комнат и плотно прикрыл за собой дверь.

Сердце мое сжалось, через распахнутую дверь медленно вошла, опираясь на толстую трость, сгорбленная старушка в наброшенном на плечи длинном платке и платье до пола. Вся её одежда под цвет седых волос такая же серая, выцветшая и предельно старая. Настолько сморщенных лиц я не видел в моем мире, женщины любого возраста сами выбирают себе фигуры, фасоны одежды и часто меняют лица.

Я учтиво поклонился, знаем, плавали, память хорошая, и без зеттафлопника знаю, как поклониться в России, и как в это же примерно время витиевато кланялись при Людовике в Версале.

— Иван Васильев, — представился я. — Сын деревенского кузнеца. Путешествую через эти земли, любопытствую, изучаю мир. Я натурморист, взял на себя смелость засвидетельствовать по дороге вам своё почтение…

Она с трудом, всё больше опираясь на трость, опустилась в кресло, и слабо повела рукой в сторону небольшого и сильно потертого диванчика по ту сторону столика.