— Прошу вас, юноша. Меня зовут Пелагея Осиповна, баронесса Вадбольская.

Я замедленно опустился на самый краешек сиденья, сохраняя на лице приятную улыбку, даже приятную во всех отношениях, как говаривал Николай Васильевич, так выгляжу учтивее, к тому же не рискую провалиться в прохудившееся сиденье.

Она рассматривала меня внимательно, глаза смотрят не по-старчески цепко, произнесла теплым голосом:

— И куда же путь держите, милый юноша?

— В столицу, — ответил я и улыбнулся как можно простодушнее. — Хочу посмотреть, как там живут. В наших медвежьих углах всё слишком привычно.

Улыбка чуть осветила её сморщенное, как печеное яблоко, лицо. Минуту всматривалась в меня, наконец проронила:

— Вы из хорошей семьи, чувствуются благородные манеры. То, как строите фразы, как произносите слова, выдает ваше непростое происхождение. Так что насчёт сына кузнеца… гм… Не желаете назвать свой род?.. У нас с восточной стороны только Арнаутовы, Медведевы и Каменские. А за ними владение барона Гагауза и графа Истомина. У графа сын примерно вашего возраста…

Я сказал извиняющимся тоном:

— Нет-нет, я сын кузнеца, а не графа. А вообще-то, раньше часто путешествовали инкогнито. Такие возможности! Даже Гарун аль Рашид менялся одеждой со слугой и ночами разгуливал по Багдаду, общаясь с простым народом.

Она покачала головой.

— Ладно, сын кузнеца, пусть. Но, боюсь, первый же встречный увидит в вас отпрыска семьи благородного происхождения. И вам их не переубедить… как вот и меня, слабую женщину.

Она слабо улыбнулась, высохшая рука протянулась к колокольчику на столе, аккуратно взяла двумя пальцами и встряхнула. Раздался легкий приятный звон.

Не успела опустить на столешницу, открылась дверь, в полглаза заглянула девушка в туго повязанном платочке, что полностью скрывает волосы, и вообще оставляя открытым только лицо, словно мы в Чечне, даже платье с таким высоким воротом, что скрывает горло и шею.

— Подай обед, Дуня, — произнесла Пелагея Осиповна. — На двоих.

— Слушаюсь, барыня, — пискнула служанка, дверь за неё закрылась.

Пелагея Осиповна перевела на меня взгляд, по-прежнему не по возрасту ясный и внимательный, сказала тихо, словно извиняясь:

— Василий Игнатьевич… кушает отдельно.

Я молча наклонил голову, спросил так же тихо:

— Могу ли я засвидетельствовать и ему своё почтение?

— После обеда, — ответила она погрустневшим голосом. — Сейчас его кормит Иван, наш… камердинер. Это долго…

Дверь распахнулась, с большим подносом в руках вошла Дуня, очень сосредоточенная и не отрывающая взгляда от двух тарелок, между которыми ещё и блюдце с аккуратно нарезанными ломтиками хлеба.

Я дернулся было помочь составить на стол, но успел придушить зов демократии. Дуня опустила край подноса на стол, достаточно ловко поставила перед нами тарелки с супом, разместила ложки и хлеб, после чего с поклоном и достаточно поспешно удалилась, не поднимая на меня взгляда, ибо неприлично для молодой девушки смотреть на парней.

Пелагея Осиповна иногда посматривала, как я ем, за едой не разговаривали, за первым блюдом не положено, на второе Дуня подала по куриной лапе с гарниром, Пелагея Осиповна взяла нож и вилку, поинтересовалась:

— И какие у вас планы?

Я развел руками.

— Пробираться до столицы. Иначе как можно сказать, что видел Россию?

Она слабо улыбнулась.

— Это непросто. Не одна тысяча верст по прямой, как ворона летит, но таких дорог не бывает. Да и вообще туда из нашей глуши вообще дорог нет.

— Проберусь, — ответил я с подростковым энтузиазмом.

Она краем глаза посматривала, как я управляюсь с ножом и вилкой, тут я попал, не могу же заставить себя хватать руками и просто жрать, хотя из еды нельзя делать культ, но всё-таки человек не свинья, ладно, как-то отбрешусь. Мало ли за кем из благородных подсматривал. Может, я сам лично барину обед подавал… Ну, такие у нас кузнецы.

После второго снова появилась Дуня, на этот раз с двумя большими кружками в руках.

— Квас, — прошелестела она бесцветным голосом, — из погреба, как и велено.

Пока она собирала использованную посуду, я скользнул по ней взглядом, умеет же смотреться незаметной, идеальная служанка, абсолютно не отвлекает внимание. Всё в ней серое, неприметное, как платье до полу, так и лицо, руки, даже глаза серые под выцветшими бровями. И двигается плавно, но быстро, ни одного лишнего движения.

Из той же комнаты, откуда появилась Пелагея Осиповна, медленно вышел Иван, высокий и насупленный, посмотрел на меня с недобрым прищуром.

— Барин изволил покушать, — сообщил он надтреснутым голосом. — Отдыхает.