Я окинул взглядом колбы с раствором и бак для перегонки, сказал с неохотой:

— В бутылку не уложусь, придется в бутыль. Литра на три. Хочу, чтобы наверняка. Пусть и Пелагея Осиповна подлечится. Завтра всё будет готово.

Он тоже посмотрел оценивающе на стол, покачал головой.

— Больно вы доверчивый, барин. Не знаете жизни! Как ни укутывай бутыль, обязательно разобьют по дороге. Я поищу по магазинам что-нить покрепче. Из меди, а то и вовсе железное. Ну, как получится.

— Действуй, — одобрил я, и повернулся к столу.

Он тихонько вышел, я слышал как неслышно закрылась дверь, на пару секунд донесся приглушенный шум улицы и чужие запахи. Моя чувствительность постоянно фиксирует что-то новое, анализирует и раскладывает по ячейкам, чтобы выдать по первому желанию со всеми подробностями.

Надо со всеми домашними делами успеть до начала учёбы, совсем скоро должен явиться в Академию на первое занятие.

Интересно, чему там обучают кроме Закона Божьего?

В последний день перед началом занятий ощутил, что по моей непогрешимой вере в абсурд насчёт какой-то там магии нанесен чувствительный удар.

Иван тогда ещё по дороге через лес время от времени упоминал магию, но я пропускал мимо ушей, мало ли о чём говорят неграмотные крестьяне и слуги. Ещё вскользь упомянули магов в гостинице, дескать, хорошие и обходительные, но только женщины к ним приходили безобразные и распутные, маги могли бы приворожить и кого-то почище.

А уже в самой Академии услышал, что будут отдельные уроки по магии, так как в нашем потоке оказалось пятнадцать человек то ли с зачатками, то ли с задатками магии.

Более того, в двух старших курсах есть настоящие маги! Которые развили свои способности и активно их используют!

Общежитие разместилось в огромном здании из красного кирпича, а когда я поднялся на лестнице на свой этаж, понял, что его и строили уже под общежитие. Бесконечно длинный и просторный коридор, а по обе стороны двери на приличном расстоянии одна от другой, что значит, помещения внутри просторные.

Я отыскал дверь с нужным мне номером, дверь не заперта, я открыл и с порога быстро охватил взглядом большую комнату с тремя кроватями, довольно вместительными платяными шкафами, а также множеством стульев и двумя громоздкими столами, похоже, на всех столов не хватило.

На одной из кроватей лежит поверх одеяла парень с рыжей шевелюрой, тот самый конопатый, что тогда так лихо меня обогнал, сразу уставился на меня оценивающим взглядом.

Я в свою очередь окинул взглядом человека, с которым придется делить комнату: ниже меня ростом, но широк в плечах, неладно скроен, как говорят, но крепко сбит, рыжие кудри и веснушки на лице, нос картошкой, глаза как васильки, зубы белые, ещё не прокуренные.

Я сказал вежливо:

— Здравия желаю. Юрий Вадбольский, баронет. Указано здесь жить на время пребывания в Академ… гм… Лицее.

Он ответил с подчеркнутой ленцой:

— Не парься, всё равно называют привычно Академией. Я Толбухин Фёдор Иванович, потомственный дворянин. Как я понял, ты прошёл экзамен?

Я вошёл в комнату, окинул взглядом свободные кровати, решил выбрать те, что ближе к единственному окну.

— Не уверен, — ответил я честно. — Фехтование завалил, но из милости к убогому мне разрешили пересдать через две недели. Если снова провалюсь, вылечу.

Он присвистнул.

— Убогим везет. Других отсеивают без церемоний. Устраивайся. Поужинал? Здесь кормить начинают с момента зачисления.

Я вздохнул.

— Кажется, на ужин я сегодня опоздал.

В дверь коротко постучали, мы не успели ответить, как она распахнулась, и на пороге появился высокий подтянутый юноша со строгим выражением лица и объемистым баулом в руке.

— Здравствуйте, — произнес он нейтральным тоном, — я Эдгар Равенсвуд, мне назначено жить здесь на время учебы.

У него под стать фигуре оказался приятный мягкий баритон, хотя я всегда помнил, что у Эдгара Равенсвуда тенор, а баритон у его антагониста лорда Энрико Астона, но смолчал, вместо этого представился:

— Юрий Вадбольский, очень приятно познакомиться.

А Толбухин спросил с некоторой враждебностью:

— Ты немец, что ль?

Эдгар ответил с холодным выражением лица:

— Для вас мы все немцы.

Толбухин процедил:

— И чего тебе тут надо, тевтон?

Щека Эдгара чуть дернулась, но он ответил ровным и чуточку презрительным голосом:

— Я подданный Российской империи, граф Равенсвуд из рода Равенсвудов, в прошлом бывших властелинами Рима и половины Италии. В Лицее я потому, что ветвь моего рода издавна живет в России и служит её интересам.