У меня ряд простеньких аугментаций, что становятся доступными с развитием медицины каждому человеку. Это усиление слуха, зрения, физической силы, ускоренной регенерации. А с появлением нанитов всё это стало ещё на ступеньку выше, то есть, кроме усиления зоркости добавилась возможность видеть в темноте, а царапины стали заживать быстрее не вдвое, а вчетверо, так же и с остальными возможностями. А все знания, ранее закачанные из Всемирной Сети, стало возможным сортировать по любым запросам…

Но здесь существует странное явление, что простой суеверный народ называет магией, надо ещё разобраться с этим явлением, а вот эти для меня как раз настоящие и самые грозные противники.

Дело в том, что у физической мощи достаточно четкие границы, не перепрыгнешь, а если и сумеешь, то на малую величину, а вот с магией, как понимаю, подниматься проще. Или не проще, но там высота пока никем не достигнута и даже не обозначена. Но даже на малом уровне те хлопцы, что как бы владеют магией, уже согнут меня в бараний рог.

Утром, когда мы трое, позавтракав вместе, топали в Учебный корпус, дорогу нам перегородили четверо крепких парней, один из них тот самый сынок герцога, Ротбарт, у которого отец и дядя чины в Императорской Канцелярии.

Его сателлитов не знаю, просто крепкие быковатые парни, морды простоватые, интеллектом не отягощены, Ротбарт на их фоне выделяется выгодно: красавец, рослый и мускулистый, лицо аристократически надменное, ясные глаза и холодный взгляд, мужественный, как считается, широкий подбородок.

Я остановился, Толбухин и Равенсвуд тоже замерли, у обоих на лицах желание любой ценой избежать неприятностей. Я сказал неприветливо:

— Вы не дадите нам пройти?

Ротбарт не послал одного из клевретов позадираться, как следовало ожидать, а потом как бы вступится за соратника, да и заодно проверит его самого, но такое потом, сейчас же ему нужно зарабатывать очки роли сильного лидера.

Он нахмурился и сказал брезгливым голосом, даже пальцами сделал эдакое движение, словно сбрасывал с них некую грязь или прилипшее насекомое:

— Слушай, деревенщина… Ты какой-то… заметный. Тебе лучше залезть обратно в нору и не высовываться.

Сразу наезд, сказал я себе. Хотя бы закурить попросил или как-то ещё начал. Но то нормальные гопники, а это же сын герцога.

Я жестом показал своим сокомнатникам, чтобы отошли и не вмешивались, спросил в изумлении:

— Кому-то мешаю?

Он повысил голос:

— Ты ещё не понял? Ты всем мешаешь своей захудалостью! Но ходишь так, будто и ты человек!

Я посмотрел по сторонам.

— Да вроде никто не жалуется.

Он сделал ко мне шаг и проговорил медленно:

— Кто-то тебя терпит, хоть и морщится, а мы вот нет! Сгинь!

Сердце мое уже не стучит учащённо, а колотится, кровь горячими потоками вливается в руки, ноги, струится по телу, делая его прочнее.

— Здесь все равны, — ответил я.

— Придется тебя поучить.

— А ты разве преподаватель? — спросил я.

Он резко и мощно замахнулся. Такой красивый богатырский замах, я его как бы должен принять, а в ответ ударить сам. Ну как битва купца Калашникова с опричником.

Кулак его, огромный как валун, несся в мое лицо всё больше замедляя скорость, это мой организм инстинктивно вошёл в ускорение, чтобы я мог уклониться или убежать.

Да, я уклонился. Кулак только-только прошёл мимо щеки, как я ударил быстро и резко чуть сбоку в нижнюю челюсть. Влажный хряск, треск кости, сын герцога содрогнулся всем телом, я поспешно отступил и опустил руки.

Он постоял так долго, что я уже подумал насчёт хлиповости моего удара, но тут его колени подогнулись, он завалился на том же месте, где стоял.

Не только его прихлебатели смотрели онемевшими глазами, многие останавливались и ждали, чем закончится, наконец один из его команды прокричал:

— Да ты хоть понял, что ты наделал?

— Он ударил первым, — ответил я. — Имею право на самозащиту.

По их лицам я видел, что точно не имею ни на что прав, они здесь полные хозяева, и я угрожающе оскалил зубы и повысил голос:

— А сейчас я вас буду убивать и калечить…

И пощелкал зубами. Один остался на месте, глядя на меня непонимающе, остальные двое развернулись и, вереща, как недорезанные свиньи, понеслись обратно к корпусу.