Ещё несколько курсантов оглядываются, но подойти не решаются, большинство смотрит либо безразлично, либо с презрительными ухмылками, ну что за дворянин, который не умеет фехтовать?

— Саблю держать не умею, — процедил я, — но это не значит…

Я умолк, спохватился, не надо доводить до конфликта, хотел отступить, но тот красавец блондин, что усерднее всех выплясывал перед девушками, гыгыкнул и заржал ещё громче.

— Ну-ну, тупое чучело, договаривай!

Несколько человек остановились, наблюдая за зарождающейся дракой, это же всегда интересно. В одной группке в центре я вычленил взглядом курсанта среднего роста. Широкоплечий, с хорошим породистым лицом, одет в мундир из самого дорогого в империи сукна, как тут же шепнул зеттафлопник, хотя на мой взгляд не отличить от того, что пошит в частной мастерской именно для этого курсанта.

Смотрит без вражды и брезгливости, но с интересом энтомолога, увидевшего интересного жука необычного вида.

Я сказал блондину медленно:

— Оскорблять незнакомого опасно, не знал? Лучше упражняйся на своих прилипалах. Сдачи не дадут, их знаешь, они знают тебя. Не выходи из зоны комфорта!

Он сказал с вызовом:

— И что ты сделаешь, тупое быдло?

Очень хотелось дать ему в морду, но ещё свеж разговор с директором, ещё одна драка — и вылечу, нужно хорошо следить за словами и жестами.

Я сделал голос жалобным:

— Ой, дяденька, только не бейте!

Он нахмурился, только что я хорохорился, а теперь разом сдал? Всё равно надо напомнить захудалому, кто здесь хозяева.

— Вот тебе первый урок, — заявил он громко и широко размахнулся.

По-моему, он хотел мне просто залепить увесистую оплеуху. Дать по морде открытой ладонью. Звонкая пощечина сиволапому укрепит его авторитет ещё и перед красавицами, повысит влияние на курсе, учиться поддерживать своё реноме нужно ещё здесь, пригодится в жизни.

Я мог ударить встречным, но нельзя, свидетели должны увидеть, кто начал, я отступил, ещё одна оплеуха, тоже мимо, наконец красавец озлился уже без показухи, и попер, молотя по воздуху сжатыми кулаками.

Уклонившись ещё, я ударил коротко и сильно. Челюсти, верхняя и нижняя хрустнули разом, из рта брызнула кровь. Он ещё тупо смотрел на меня, однако ноги подломились, рухнул там, где стоял.

Остальные уставились на меня застывшими глазами, глаза девушек расширились. Я чуть подождал, давая остальным франтам возможность вступить в драку, однако ни один не сдвинулся.

— Незнакомых, — повторил я с нажимом, — задирать опасно. Тем более, нападать. Все видели, что я только защищался?

Удаляясь, чувствовал на спине десятки пар взглядов, как враждебных, так и недоумевающих. Надеюсь, об этом случае узнают, мне же надо, чтобы перестали шпынять, ну не могу проглатывать обиды, всё мое воспитание против,

А ещё услышал, как тот курсант, у которого мундир из самого дорогого в империи сукна, сказал вполголоса соседям:

— Как-то Ломоносова четверо пытались ограбить в тёмном переулке, слыхали? Всех отдубасил, забрал деньги и даже одежку снял, в ближайшем кабаке пропил…

Ему возразили:

— Тогда ещё Щелей не было! А сейчас средний маг дюжину ломоносовых щелчком укомарит!

Дальше я не слышал, подумал с тревогой, что в самом деле надо что-то делать и в этом направлении. Аугментация пока что держит, но это с настоящими магами не сталкивался.

День прошёл в тревоге, вот-вот снова к директору, но на этот раз мой обидчик не побежал с жалобами, а директор, хотя наверняка сразу и узнал всё, промолчал, раз уж курсанты решили не вытаскивать свои разборки на его суд. Но, думаю, ещё один минус мне в моем деле поставил.

Когда вошёл в нашу комнату, Толбухин и Равенсвуд уже в постелях, вот-вот прозвучит отбой, Равенсвуд с блокнотом в руках, Толбухин с интересом читает «Санкт-Петербургские Ведомости», естественно, с последней страницы.

Я сел на свою кровать, со вздохом начал раздеваться. Трусов и трусиков эта эпоха не знает, мужчины спят в кальсонах из грубого отбеленного полотна с ленточками внизу, это чтобы завязывать вокруг щиколотки. В кальсоны переодеваются на ночь, а в холодное время их надевают под брюки.

В кальсоны я влез, рубашку снимать не стал, подстраивается под мои потребности тепла и холода, к тому же впитывает пот и вообще следит за чистотой кожи. А цветом вполне под нижнее белье, только более аристократического толка.

Равенсвуд покосился в мою сторону с ленивым интересом.

— У тебя всё ещё своя рубашка?

— Последнее, — ответил я горестно, — что осталось из родового имущества.

— А брюки и те странные туфли… или башмаки, — поинтересовался он, — куда дел? Ты приехал в них… Очень интересный покрой.