…попытаться лишить родительских прав.

Конечно, можно попросту отказаться от этого интервью и уйти, не станут же они, в самом деле, пристегивать меня наручниками к батарее и насильно интервьюировать. Однако, как подобный демарш будет воспринят социальным педагогом, а стало быть, и «опекой»?

Школьница, у которой не так давно приключилась клиническая смерть с последующей частичной амнезией, совершенно неконтактная, и ее необходимо срочно класть в «психушку» для полноценного обследования. Может ли «опека» устроить подобное? Ну, если возможно изъять ребенка из семьи лишь на основании доноса о том, что его или ее шлепают (якобы!) дома, то…

В общем, Морозовы, вашу внучку-дочку тут немножечко подлечат галоперидолом и, возможно, электричеством, а вы трепите себе нервы, бегая по судам и доказывая, что со Златой все хорошо и никакой «дурдом» ей не показан. Будете знать, каково это — сомневаться в том, что «соцзащита» желает гражданам исключительно всего наилучшего, и, что хуже, подставлять «уважаемых людей» под монастырь!

И чем бы все дело ни закончилось, в моей медкарте (навсегда!) будет запись о пребывании в «психушке». Это плюс ко всем прочим уже имеющимся там записям. Как подобное отразится на моей дальнейшей жизни? Как говорится, вопрос риторический…

Или же, к примеру, объявят, будто бы Злата замкнулась в себе. А почему это она замкнулась? Уж не потому ли, что дома создались невыносимые психологические условия? Чего стоит только попытка «маминого друга» пристрелить родительницу и меня! Думаю, эта карта еще будет разыгрываться. А значит, добро пожаловать на «передержку», Злата, дома же тебя обижают! А вы, Морозовы, опять-таки в суд!

Не-е-ет, это самое интервью игнорировать не стоит, однако за словами нужно следить особенно тщательно, дабы неосторожным словом не навредить ни себе, ни родным!

— А! Это хорошо! Интервью я люблю! — после недолгого молчания заявил я, и моя физиономия само собой расплылась в улыбке, которую, однако, силой воли убрал с лица. — Но директор, помнится, запретил мне…

Я недоговорил, ибо меня перебила педагог.

— Хватит паясничать, Петрова! Алефтина Викторовна имела в виду другое интервью! — раздраженным тоном заявила та.

Не-е-ет, ее раздражение явно направлено на меня. Это что-то личное?

Я достал из рюкзака телефон и, демонстративно начав писать звук, положил аппарат на бедро.

— Я знаю. Просто пошутила. А интервью — такой метод диагностики. — спокойно ответил ей, а затем заявил. — Я буду вести аудиозапись с целью устранения возможного недопонимания, если потом вдруг выяснится, что я сказала одно, а вам послышалось другое. И наоборот.

Услышав мои слова, женщины переглянулись.

— Злат, это было несколько… — психолог замолчала, подбирая нужное слово. — Конфронтационно.

— Неправда ваша! Это лишь разумная предосторожность с моей стороны, продиктованная инстинктом самосохранения. — я даже улыбнулся, ведь улыбка теперешнему мне так идет! — Алефтина Викторовна, вы, наверное, не очень в курсе моих взаимоотношений с «соцслужбой» в общем, и с «опекой» в частности?

— Ну…так, в общих чертах кое-что слышала. — ответила та.

Я заметил, что социальный педагог решила встрять в разговор, но не позволил ей этого.

— Кое-что слышали, да… Не так давно мы с бабушкой подали ряд заявлений, в милицию и во всякие прочие государственные органы, по факту противоправных действий, совершенных сотрудниками «опеки». Плюс выложили на «Ютюб» видео с этими самыми действиями. После этого милиция, фигурально выражаясь, приподняла трухлявое бревно всей «соцслужбы» в общем, явив на свет божий творящиеся под этим самым «бревном» непотребства. Натуральную мафию, «отжимающую» у одиноких московских стариков их квартирки, а самих стариков…ну, того самого.

— Я слышала об этом. — произнесла психолог, а физиономия ее выражала полнейшее отсутствие желания обсуждать данную тему.

— Короче говоря, пострадали «уважаемые люди», кормившиеся с этого бизнеса, если это можно так назвать. — я продолжил. — И из-за этого на меня обозлилась «соцслужба». На меня лично и на моих близких. И вот теперь…это все только на мой взгляд, ведь я могу и ошибаться, конечно…«соцслужба» использует «опеку» в качестве карательного инструмента против всей моей семьи. Такая вот веселенькая история. Надеюсь, объяснила доходчиво, почему я испытываю некоторое недоверие к людям, у которых в названии их должности присутствует слово «социальный»?

— Да. — односложно ответила психолог, покосившись на социального педагога, а затем поинтересовалась. — Увлекаешься психологией?

— Нет.

— Понятно. — повторила она, после чего, несколько мгновений помолчав, продолжила. — Злат, вообще-то, мой кабинет — место не общественное, и записывать наш разговор я разрешения не даю.

— А Илоне Васильевне даете разрешение? — я кивнул на видавший виды кассетный диктофон, который педагог держит в руках. — Или конкретно ей оно не требуется?