Набросить на плечи кофту и спуститься по ступеням черной лестницы заняло меньше минуты. Тонкая полоска света, идущая под дверью комнат Рихарда, говорила о том, что он не спит сейчас, но Лена вдруг заробела и замерла на месте, не зная, стоит ли ей поднять руку и тихо постучаться. Он твердо заявил, что им необходимо прекратить эти запретные отношения, но именно она вчера поставила точку в их разговоре, как ей казалось. А ставить эту точку Лена не была готова. И не хотела. Единственное, чего она горячо желала сейчас, чтобы он укрыл ее от страхов и горя в своих руках.

Но что подумает Рихард, если она сейчас постучит в дверь его спальни? Лена никогда прежде не поступала так безрассудно и смело. Порой ей говорили педагоги, что для некоторых ролей она еще не чувствовала в себе бурление крови и страсть, чтобы отразить их в полной мере на сцене. Да, она вполне способна показать танец с технической стороны без каких-либо огрехов, но в нем не хватало «тех самых» эмоций.

— Ты слишком молода, чтобы прочувствовать и прожить все это, — приговаривала Мария Алексеевна. — Ты вполне способна показать прелесть и невинность Одетты, но Черный лебедь… Сомневаюсь, моя дорогая.

— Я смогу, — твердила Лена упрямо. — Я отточу все до совершенства.

— Пойми, ты должна танцевать не головой. Ты должна танцевать сердцем, Леночка, — мягко говорила педагог, и Лену порой даже раздражали эти слова, потому что она никак не могла понять, что от нее требуется.

А сейчас она вспоминала ощущения и чувства, которые играли в ней во время танца с Рихардом. Тогда она танцевала именно сердцем. И оно сейчас и тянуло сюда, за эту дверь, невзирая на все доводы рассудка. Поднять руку, постучаться и войти в эту запретную для нее сейчас комнату.

Но все-таки именно рассудок взял верх в эти мгновения, и после недолгих колебаний заставил развернуться в сторону черной лестницы. Немыслимо поступать сейчас, следуя порыву! Настоящее безумие! Где ее девичья гордость? Где ее стыд? Где ее комсомольское сознание, в конце концов?

Рихард так неожиданно распахнул дверь комнаты, что сердце Лены чуть не выпрыгнуло из груди. Она обернулась к нему, не веря, что видит его сейчас, и вцепилась изо всех сил в край кофты в волнении.

— Дядя Ханке? Что-то с дядей? Он вызывал тебя? — это были первые слова Рихарда, когда он оправился от удивления, заметив ее в темноте коридора. А потом поманил ее к себе, когда она покачала отрицательно головой, и отступил в сторону, давая ей возможность ступить в комнату. — Зайди на минуту. Иначе мы разбудим дядю, у него такой чуткий сон. А еще тут нещадно сквозит…

У Лены еще была возможность уйти. Сказать, что не стоит сейчас, ночью, ей быть у него в спальне. Или вообще ничего не говорить, а развернуться и просто уйти в безопасное одиночество своей комнаты. Но она твердо знала, что если и может что-то измениться, то в этим минуты, поэтому и шагнула из темноты коридора в его комнату, из которой лился приглушенный свет ночной лампы на столике у кровати.

Рихард читал. Она успела заметить раскрытую книгу, лежащую на постели, бокал вина и бутылку, стоящую на столике. И это подсказало ей тему для разговора, прежде чем обернуться к нему и встретиться с ним лицом к лицу в уединении спальни.

— У меня не было возможности поблагодарить за книгу. Гейне. Я люблю Гейне. Спасибо за подарок, — произнесла Лена, собравшись с духом, и повернулась к Рихарду, закрывшему дверь за ней. И тут же на мгновение растерялась, заметив, что он почти раздет — в велюровом халате, майке и пижамных брюках. Синий цвет халата делал его глаза сапфировыми в неясном свете лампы. Пояс не был туго завязан на талии, а в вырезе майки она видела крепкие мускулы груди и плеч. Лена вспомнила, как когда-то недавно видела его обнаженный торс целиком, и почему-то пересохло в горле, а все разумные мысли куда-то тут же улетели из головы.

— Надеюсь, я не пожалею, что сделал его, — произнес отстраненно Рихард. — Я говорил тебе, что Гейне запрещен в Германии. Ты должна хорошенько прятать эту книгу, чтобы не было никаких неприятностей с гестапо.

— Я нашла местечко, где половая доска отходит, и прячу там. Поверь, я давно научилась делать отличные тайники, — сказала зачем-то Лена и покраснела, когда поняла, что чуть не добавила, что когда-то в Минске прятала так поддельные документы, оттиски печатей немецкой администрации и запрещенные листовки. Порадовалась, что не сделала этого после того, как Рихард проговорил со странной интонацией в голосе, глядя на нее сверху вниз:

— Не надо говорить мне об этом, и особенно рассказывать о своих тайниках. Я же немец, ты забыла? Не лучше ли, если я не буду знать, где ты хранишь запрещенные рейхом вещи?

Укол как ответ на тот, который вчера получил сам. Лена прочитала это в его глазах, в глубине которых мелькала легкая усмешка.

— Не надо, — попросила она мягко и сжала еще сильнее руки, чтобы совладать с желанием коснуться его. Почему ей стало так важно быть рядом с ним? И почему ей так необходимы его прикосновения? Это ввергало ее в легкую панику всякий раз, когда разум услужливо напоминал о том, кто он и кто она. Поэтому она старалась не думать об этом совсем.