– Но потом был Октябрь, и большевики взяли власть, – Федя пристально смотрел на деда.

– Да, но это уже другая история, я сейчас не об этом. Вот представь себе, что в году пятнадцатом рухнул бы фронт: немцы подошли бы к Петрограду, взяли бы Минск и Смоленск, а австрийцы бы захватили Одессу и пошли на Киев и Севастополь. Вот тут бы начался совсем другой подъём, война бы сразу стала народной, и закончили бы мы её в Берлине и Вене. Думаю, что сейчас именно это и случится.

– Так ты думаешь, что эти поражения нам на пользу? – Федя удивлялся всё больше и больше.

– Я практически в этом уверен. Немцы растягивают свои войска, они занимают территорию, которую не могут контролировать, так было с ними в восемнадцатом году. Наше сопротивление всё усиливается и усиливается, а они всё слабеют, а в тылу у них партизаны и подпольщики. Их ждут сюрпризы.

Уже через месяц в конце ноября на карте стояли другие флажки.

– Немцы обходят Москву с Севера, они в Крюково и Дмитрове. Неужели возьмут Москву сходу, – Федя с ужасом думал о том, что в Москве мама и бабушка. Да и вообще, это же Москва, как её можно сдавать.

– Сходу не возьмут, будут бои за каждый дом или улицу. Я тоже думаю о наших там, о Соне и Ане. Мы так решили, если бои на севере начнутся, пусть уходят пешком, на попутках, как угодно в сторону Востока, но не к нам сюда, здесь немцы будут брать аэродром, и нам тоже придётся уходить, наверное, – дедушка Вася покачал головой. – Вот только куда, не ясно. Общее направление на Восток, а там как получится. Может, уедем с госпиталем, с Дусей.

Настал декабрь. Немцы было уже вошли в подмосковные Химки, но иссякли, и началось наступление наших войск. Москву не сдали! И вот пришёл Новый 1942 год. Родичевы пили выданные москвичам к Новому году шампанское и водку с соседями, сидя в шубах и свитерах в дачном доме, настроение было приподнятым. Утром пошли гулять, был выходной, на улицах было много народу, люди радостно поздравляли друг друга. А ночью в Москве Соня и прибежавшая к ним ещё до комендантского часа Анна Владимировна радостно чокались шампанским с незнакомыми людьми на станции метро «Площадь Революции» прямо у ног бронзовой колхозницы.

Седьмого января 1942 года в Москве и области отменили осадное положение, и Родичевы, наконец-то перебрались в город. На даче выдерживать лютый холод стало трудно, дрова достать было проблемой, да и это было незачем. Но Дуся продолжала там жить и работать, так что дом остался под присмотром.

Школы в Москве в ту зиму так и не заработали, большая часть детей была эвакуирована на Восток. Не стало в Москве ни Лиды Иорданской, ни Андрея Сомова, ни Аллы. В здании их школы временно разместили призывной пункт, но с января там же находился и учебно-консультационный отдел для старших классов. Дети учились дома самостоятельно, а в такие пункты приходили только сдавать зачёты, получать задания и консультации. Федя решил начать заниматься и пройти за полгода всю программу восьмого класса. Это было совсем несложно, требования к ученикам предъявляли минимальные. В конце апреля он сдал все предметы и получил справку о готовности к учёбе в девятом классе.

Многие его сверстники работали на фронт, он тоже не хотел жить в безделье летом на даче и искал работу по душе. Тут Феде помог случай: к Анне Владимировне, которая оставалась дежурить в конторе эвакуированного театра, зашёл «на огонёк» знаменитый хирург Сергей Юдин, руководивший Институтом скорой помощи имени Склифосовского, который продолжал лечить москвичей. Не хватало младшего персонала, и тогда Федя вызвался поработать весной и летом санитаром в детском отделении.

И вот три дня в неделю, через день, Федя спускался в метро, доезжал до станции «Красные ворота», потом недолго шёл пешком до Института. Вместе с ним в метро спускалась Соня и ехала до той станции, где находилась в этот день передвижная библиотека. Федино дежурство в приёмном отделении начиналось в пять часов дня и длилось до пяти утра, это считалось двумя рабочими днями подростка. До полуночи было спокойно. Привозили детей с бытовыми травмами – ушибами, переломами, небольшими ожогами, у кого-то было сотрясение мозга, у кого-то острый аппендицит. Обычные будни «скорой помощи». Налёты авиации стали редкими уже в марте, но по ночам весь 1942 год поднимали аэростаты, ждали бомбёжку. С полуночи до четырёх утра действовал комендантский час, в это тёмное время иногда начинала звучать сирена, стреляли зенитки.

Впервые Федя, который раньше при объявлении воздушной тревоги уходил в убежище по приказу врача, остался дежурить в приёмном покое в ночь на седьмое июля. Вскоре где-то ухнули выстрелы пушек, потом всё стихло, но в два часа ночи привезли трёх искалеченных детей, у одной девочки была почти оторвана нога, она умерла на операционном столе. Ещё один мальчик умер, другого удалось спасти. Федя смотрел на их страдания, и что-то внутри сжималось. Медицинские сёстры рассказали, что это лишь малая доля того, что бывало осенью 1941, когда детей привозили десятками. Федя не спал в ту ночь: ненавидел вражеских лётчиков.

В свободные дни Федя добирался на дачу к дедушке и бабушке и помогал им с огородом. Татьяна Ивановна и Дуся развернули на их участке целую овощную плантацию. Когда он однажды появился на даче в конце августа перед началом учёбы, то на станции встретил отца Кости, подполковника-лётчика, который сперва на МиГ-3, потом на переделанном в ночной истребитель Пе-2 сбил три Юнкерса. Дядя Витя был настоящий герой.

В сентябре 1942 года школа, наконец, заработала в три смены, хотя занятия были не каждый день. Выходили на работы: то собирали металлолом, то дежурили в госпиталях, то помогали на расчистке завалов, разборке баррикад и снятии маскировки с домов. Начались занятия по военной подготовке, изучали уставы, боевые отравляющие вещества, планы и карты, современную военную технику и военную терминологию, сельское хозяйство, ездили на стрельбы, учились метать гранаты, перевязывать раненых. Это время как-то потом почти стёрлось в Фединой памяти – его заслонили впечатления следующих лет, наполненных яркими событиями.