– Давай. Андрюша, не слушай нас. Леокадия Александровна, в конце концов, дочь великого человека, хранитель его памяти. Она достойна всяческого уважения, – так Соня поставила точку в этом разговоре.

Как-то летом в выходной день Федя заглянул днём к бабушке в проезд Художественного театра, там шёл приём в Школу-студию МХАТ, принимали экзамены в фойе театра. Среди поступающих Федя увидел Ваню с Рабочей улицы и Лёлю из своей школы, но не подошёл к ним, чтобы не отвлекать. И тут на переходе через улицу Горького он вдруг увидел Лиду вместе с Андреем Сомовым, они подбежали к нему. Оказывается, как только Иорданские вернулись в Москву, то Лида сразу позвонила Андрею, они только что встретились и как раз говорили о том, чтобы позвонить Феде. Андрей при этих словах Лиды вдруг смутился. Она изменилась – стала выше на целую голову, вместо одной у неё теперь были две косы с нарядными голубыми бантами. Федя почувствовал, что что-то происходит с его друзьями, слегка улыбнулся и прищурил глаз. Тут вдруг смутилась Лида. Федя всё понял, но мгновенно спохватился и принял невозмутимый вид.

Федя летом 1943 года вновь работал санитаром скорой помощи в Институте Склифосовского по режиму «сутки – трое». Он вырос, стал физически сильным, работа санитаром была ему по плечу, он уже способен был легко поднимать и нести взрослых больных. Бомбёжка была только один раз за всё время. В основном шла бытовая травма и острые случаи с аппендицитами и язвами желудка. Еда была грубой, и её было мало, люди часто болели. Одной девушке в палате приснилось, что она ест что-то вкусное, и она ночью вывихнула себе челюсть. Об этом говорили все, и врачи, и санитары. Федя нашёл её, принес ей из дома печенье и конфеты. Он часто приносил угощение для больных и медицинских сестёр, которые с ним кокетничали, от чего он очень смущался. Ещё он приносил для больных детей «дары природы» – клубнику, помидоры, огурцы, сливы и крыжовник с дачи. Соня тоже часто приносила в библиотеку еду, подкармливала оголодавших на скудных военных пайках пожилых сотрудниц. Выручали всех посылки от отца, где были сухое молоко, яичный порошок, консервы, конфеты и шоколад.

Андрей на следующий день после встречи с Лидой уехал в Челябинск на всё лето, его там ждали родители. Лида же оставалась в Москве с бабушкой и мамой. В воскресенье 22 августа она пригласила Федю к ним в гости.

– Федя, ты хорошо вымыл шею? Идёшь в гости к «несравненной», – дедушка Вася был в особенно шутливом настроении, как всегда, когда у него болели ноги или спина.

– Василий Дмитриевич, ну Вы как мама, что Вас всех так разбирает, – Соня всерьёз начала сердиться.

– Ну, а ты как думала? Я понимаю, разночинцы, среди них бывают великие люди, как Станиславский, Чехов или Пирогов, но вот чтобы некие дамы из московских разночинных кругов становились светскими львицами или законодательницами мод, для меня это в некотором роде новость, – Анна Владимировна в минуты раздражения становилась княжной Шацкой.

– Аня, ты не права. Вот в начале прошлого века жила-была в Китай-городе девица Эсфирь Лахман, которую родители решили окрестить в католичество. Девица выросла в семье портных, вышла замуж за обрусевшего француза-парикмахера, а потом каким-то образом укатила в Париж. А вот там она стала модной звездою, вышла за португальского маркиза, стала маркизой Паива, потом с первым мужем рассталась и снова вышла замуж за величайшего богача графа Хенкеля фон Доннерсмарка. Этот граф так её полюбил, что, когда она умерла, велел её тело заспиртовать, положить в хрустальный гроб и поставить гроб в подвале своего замка Нойдек, чтобы общаться на досуге с покойницей. Мания у него была такая, странным был этот граф Хенкель.

– Я не поняла, Вася, ты что, предлагаешь Леокадию Александровну заспиртовать? Этого тебе никто не разрешит. Мы живём в советской стране, – Татьяна Ивановна весело присоединилась к разговору.

– Да ты что, как можно! Леокадию Александровну надо из мрамора ваять, а не в спирте хранить. В спирте надо будет сохранить товарища Бадаева, буде он нас безвременно покинет. Чтобы внутренний состав телесных жидкостей оного был как-то выравнен с окружающей тело средой, – Василий Дмитриевич не раз слышал о безудержном пьянстве этого государственного деятеля.

Но тут Федя поцеловал маму и бабушку, подмигнул деду и, не ожидая, чем окончится этот разговор, отправился прямым ходом к Иорданским.

У особняка Иорданских, где на первом этаже располагалось уже новое военное учреждение, теперь стоял часовой. Федя предъявил ему пропуск из института Склифосовского, он пропустил его на первый этаж. Там прямо у лестницы, как и раньше, сидел дежурный, он проверил, выписан ли пропуск на Федю, записал что-то в журнал, попросил расписаться, позвонил наверх Иорданским, и Федя оказался прямо у двери второго этажа, которую открыла перед ним сама Леокадия Александровна.

Федя видел её лишь мельком раньше, когда бывал у Лиды до войны, но ему показалось, что за эти три года она совершенно не изменилась. Те же рыжевато-золотистые волосы, пробор сбоку, такую причёску модницы называли «Чикаго». Никаких украшений, ни бус, ни серег, строгое летнее светло-серое платье из ситца с лиловатым отливом и мелким узорчиком в сеточку, без кружев. Федя знал от Сони, что теперь такая мода – «военный минимализм».

В большой комнате был накрыт стол, стояли чашки, разное печенье и пастила к чаю. Комната напомнила Феде столовую в их доме, может быть, из-за массивного резного дубового буфета и бронзовой люстры стиля модерн с цепями и хрустальными фонарями, только вместо грифонов на ней были позолоченные лебеди и резвящиеся дельфины. Леокадия Александровна была красива, добра, мила, проста и обаятельна. Стоящая рядом с ней Лида явно гордилась своей мамой, как будто все мамины достоинства были и её заслугой. Федя быстро перестал смущаться, чувствовал себя свободно, как дома, и разговор за чашкой чая потёк плавно сам собой.

– Федя, мне так много о Вас рассказывали, а всё не получалось посидеть и поговорить, что поделать, война, – Леокадия улыбнулась.

Открылась дверь комнаты, вошли две очень пожилые дамы, Федя быстро встал и слегка поклонился. Он догадался, что это были бабушка Евдокия Карповна и её компаньонка.

– Здравствуйте, Василий Дмитриевич, Вы, стало быть, опять к нам. Клянусь, мы всё приберем. Не надо закрывать нас, ну пожалуйста, – бабушка улыбалась искательно и умильно.

– Мама, это Федя Родичев, одноклассник Лиды.