идея брать пленных была крайне непопулярна. Хорошим солдатом считался тот, кто не берет пленных. Если бойцам поручали конвоировать немцев, простительным считалось убить их по дороге и сказать, что они пытались бежать… Капитан К., застреливший при Фестюбере двух пленных офицеров, которые затеяли с ним перебранку, всегда воспринимался как герой. Когда кто-то рассказал эту историю, восторженные слушатели заявили: “Так им и надо”.

Заслуженный сержант подошел к офицеру — к слову, поэту, автору проникновенных стихов и знатоку искусства, — отдал честь и сказал: “Разрешите расстрелять пленных, сэр!” — “За что вы хотите их расстрелять?” — спросил его поэт. “Чтобы отомстить за смерть брата”, — ответил сержант. Поэт, по-видимому, дал разрешение, и сержант прикончил немцев одного за другим. Некоторые из ребят кричали: “Браво!” а у некоторых от этой сцены кровь застыла в жилах{1939}.

В окопе захватили толпу немцев. Когда их истребляли, сержант, которому было поручено приучить своих ребят к крови, повернулся и спросил: “Где Гарри?.. Гарри еще никого не прикончил”. Гарри был робким пареньком, уклонявшимся от мясницкой работы, но тут его позвали и велели убить пленника. И после этого Гарри превратился в настоящего тигра-людоеда, жаждущего немецкой крови.

Многие из наших северных соотечественников [шотландцев] были — к нашему ужасу — против того, чтобы брать пленных. Фрицы, говорили они, пленных не берут, так почему мы должны их жалеть? Я не очень им верил, хотя в тогдашнем хаосе было возможно все. Ходили пугающие слухи о взятых в плен немцах, которых по тем или иным причинам так и не довели до штаба. Большой популярностью пользовалась байка о воинственных турках, которым не нравилось тратить время на конвоирование пленников. В итоге они решили упростить себе задачу, и начальство предпочло это проигнорировать. Насколько эта история соответствовала действительности, неизвестно, но слушали ее с удовлетворением и воспринимали как образец жестокой справедливости{1942}.

По итогам допроса выяснилось, что пленных они убили. “Вы пойдете под трибунал”, — сказал капитан. “Мы так и думали”, — ответили они. “Зачем вы их убили?” — “У меня мать погибла под бомбежкой”, — сказал первый. “Когда бомбили Скарборо, они убили мою любимую”, — сказал второй{1943}.

Мы восемь часов провели под огнем. Я чувствовал себя как во сне. Под конец мы, наверное, совсем обезумели. Когда атака закончилась, ребята выглядели просто сумасшедшими. Мы ворвались в германские окопы и увидели там сотни немцев, которых отрезало огнем от своих. Многие из них просили пощады, но мы их, разумеется, сразу приканчивали — это было единственным милосердием, которое мы могли им оказать. Парни из Королевского Шотландского полка взяли в плен около 300 человек, но когда офицеры сказали им поделиться с немцами пайками и ушли, шотландцы сразу перестреляли пленных с криками: “Сдохните и отправляйтесь к черту”. Через пять минут они уже были по щиколотку в немецкой крови…{1944}

Взяв в плен немецкого офицера, он привел его к себе и сказал: “Сейчас я вам покажу, как мы обращаемся с пленными и с людьми благородными”, после чего поднес ему чашку шоколаду; когда тот выпил, гусар объявил: “А теперь я покажу вам, как с ними обходятся у вас”. И отвесил немцу оплеуху. “Что же он?” — спросил я. “Ничего; он ведь понимал, что стоит ему только рот открыть, и я его пристрелю”. Он заговорил о солдатах-сенегальцах. Они непременно отрезают немцам головы: “Тогда уж точно они мертвы — et ca fait une bonne soup” [60] {1945} .