Было и другое, что также осложняло вхождение Алексея в государевы дела, чему особенно потворствовали церковники. И подданных, и иностранцев изумляла набожность молодого царя, его погруженность в богослужебную повседневность. О том, какого образа жизни придерживался Алексей Михайлович, свидетельствует его придворный лекарь Сэмюел Коллинс, на протяжении девяти лет проживавший при московском дворе:

«Царь исповедует греческую веру и очень строго исполняет обряды. Он всегда во время богослужения бывает в церкви, когда здоров, а когда болен, служение проходит в его комнате; в пост он посещает всенощные, стоит по пяти или шести часов кряду, кладет иногда по тысяче земных поклонов, а в большие праздники по полутора тысячи. Великим постом он обедает только по три раза в неделю… А все остальные же дни ест по куску черного хлеба с солью, по соленому грибу или огурцу и пьет по стакану полпива. Рыбу он ест только два раза в Великий пост и соблюдает все семь недель поста, кроме масленицы или недели очищения, когда позволено есть яйца и молоко. Кроме постов он ничего мясного не ест по понедельникам, средам и пятницам; одним словом, ни один монах не превзойдет его по строгости постничества. Можно считать, что он постится восемь месяцев в год, включая шесть недель Рождественского поста и две недели других постов» [8] .

Церковный, богомольный дух наполняет, обрамляет, оснащает всю жизнь и царствование Алексея Михайловича. Атмосфера «благочестивой старины» сопровождала его не только в молитвенные часы, в многодневные походы на богомолье, в церковные праздники. Богослужебное начало давало о себе знать и в повседневной управленческой деятельности, в издаваемых им распоряжениях, в эпистолярном творчестве, словно вышедшем из-под пера ученого богослова.

Характерна в этом отношении реакция Алексея Михайловича на постатейные предложения к договору с польской стороной, который, находясь на месте переговоров в Андрусове, готовил Ордин-Нащокин: «Статьи прочтены и зело благополучны и угодны Богу на небесах… Однако статья 33-я не угодна Богу и нам грешным… Ее надобно вынять». Огрехи командующего армией, князя Григория Ромодановского, влекут угрозу «Божьей кары за твою к нам, великому государю, прямую сатанинскую службу». Царь приравнивает поведение князя к тому, как Иуда предал Христа. Далее следует целый каскад изощренных проклятий: «Сам ты троеокаянный и безсловный ненавистник рода христианского… и самого истинного сатаны сын и друг дьяволов, впадаешь в бездну преисподнюю, из нее же никто не возвращался». Характерно, однако, что после всех этих угроз князь Ромодановский никаким репрессиям не подвергся и продолжал занимать высокие должности, пока не был убит стрельцами в ходе восстания 1682 года.

Кое-что из качеств, какими был наделен самодержец, было подмечено уже в начале его правления. Обременительный процесс приобщения к государственным делам тяготил Алексея Михайловича. К каждодневному труду, к упорной черновой работе он был не склонен. Царь всю свою жизнь оставался сибаритом, для которого повседневная жизнь устраивалась так, чтобы в ней доминировали приятные ощущения и впечатления. Ему не по душе было осмысление серьезных вопросов, принятие трудных решений, какие он под любыми предлогами отдалял от себя. Он дозволял назойливым царедворцам переубеждать себя, соглашался с важными предложениями, только было бы кому браться за их исполнение. В этом отношении самодержец особенно нуждался в советах людей, кому он мог доверять, таких, кто в состоянии обосновать, предложить правильное решение. Но как раз в этом была проблема. Вокруг него вилось немало искателей милости, но таких, кто мыслил и действовал безошибочно, с пониманием государственных интересов, всегда не хватало. Впрочем, это свойственно любой самодержавной власти, когда такого понимания и сопряженной с ним решительности действий не проявляет сам государь…

Церковное окружение пыталось укрепить в Алексее Михайловиче стремление не столько править, сколько царствовать, напоминая о том, что он, «помазанник божий», в мирской жизни выступает «глашатаем божественной воли». Особенно усердствовал в этом его духовник Стефан Вонифатьев: «Если поискать в нынешнее время благоверного царя, — то нет во всех народах, кроме русского народа, право верующего царя. И если царь наш верою прав, то он должен неленностно изыскивать и рассматривать все, что относится к общему благополучию всех его подданных. Но не о благе одних вельмож пещись, но и всех до самого последнего. Ибо вельможи никогда не удовольствуются одними своими трудами». Главной целью Вонифатьева было внушить царю идею мирового величия Русского царства, а он, царь, «тем велик, что и верою прав». Вонифатьев был не одинок в этой своей уверенности. Теория Москвы — Третьего Рима — в изложении инока Филофея утверждала: «Во всей поднебесной — единый христианский царь и браздодержатель и божьих святых. Единая святая вселенская апостольская церковь вместо Римской и Константинопольской находится в богоспасенном граде Москве». Усилиями близких к царю церковных деятелей, а затем и представителей христианских церквей Востока эта грандиозная цель постепенно захватывала воображение Алексея Михайловича, подчиняя все его помыслы и деяния.

Одним из препятствий ее осуществлению, по мнению церковников, выступали представители светской власти, особенно те из них, кто уводил мысль царя в сторону земных, обыденных проблем. В данном случае обращает на себя внимание весьма определенное отношение царского духовника к вельможам, знати. Они, по его мнению, — «помешка» царю в свершении богоугодных дел. Вонифатьеву вторит его современник, монах Иван Пересветов. «Вельможи, — пишет он в своем «Сказании о царе Константине», — се яко змеи, много, но пользы мало. Таких подобает огнем жещь и иным лютые смерти давати, чтобы зло не множилось». Чем руководствовались эти двое, как, впрочем, и другие церковники? Что стояло за этими поношениями «вельмож», а по сути, представителей государственной власти? На поверхность выступает не что иное, как исторически уходящее в византийское прошлое стремление церковников если не подменить светскую власть, то оттеснить ее от престола, быть единственными и незаменимыми для самодержца во всех его помыслах и делах.

Алексей и по природе своей, и в силу «тепличного», далекого от реальной жизни воспитания был доверчив. Он принимал на веру, особенно в начале своего царственного пути, буквально все, что ему преподносили. Происходящее вокруг было разумно, правильно, делалось так, как надо. В этой атмосфере прошли первые годы его царствования. Порядок вещей, при котором начинающий самодержец был ограничен в возможностях выстраивать собственное мнение о людях и событиях, мог сохраняться еще долго. Привязанность царя к Морозову, безграничное доверие к своему воспитателю позволили тому по сути дела править делами государства. Манипулируя сознанием Алексея Михайловича, Морозов и его окружение имели возможность продвигать свои, нигде и никем не обсуждаемые и не согласуемые решения. Тех, кто мог посоперничать или составить оппозицию Морозову, старались отправить куда-нибудь в отдаленные регионы или опорочить в глазах царя. Вседозволенность развязала руки тем, кто ощутил себя реальной силой во власти. «Правеж», выколачивание недоимок у населения стал в их руках ходовым средством. На этот счет у новой власти имелись и объективные причины: плачевное состояние дел в экономике, в финансах. Таким был итог предшествующего царствования. Как и в иные времена, это ущербное состояние определялось словом «застой». Однако в стремлении наверстать упущенное, преодолеть застойные тенденции власть перешла все разумные пределы. Бесконтрольное увеличение налогов, жесткие меры взимания недоимок привели к гневным протестам, выросшим в Соляной бунт.

Трагические события, в ходе которых и самому Алексею Михайловичу довелось пережить немало, произвели поворот в его сознании. Главный урок, который был преподан начинающему самодержцу, состоял в том, что боярин Морозов, — человек, которому он бесконечно доверял, в правильность действий которого безоглядно верил, — едва не довел до гибели и себя, и царя, и все царство. Отрезвление, остужение страстей последовало за кровавыми, «бунташными» событиями. Атмосфера согласия, тяга к здравомыслию предопределили проведение Земского собора 1649 года и утверждение на нем Соборного уложения — свода законов, призванных умерить межсословные противоречия, укрепить роль самодержавной власти, утвердить «суд праведный равным для всех». Участие Алексея в соборных заседаниях свидетельствовало о его растущей включенности в государственные дела. Правда, роль его по-прежнему оставалась символической, от него требовалось всего лишь представительствовать. Тогда главенствующее положение во власти стал занимать ближний боярин Никита Одоевский, для которого присутствие царя при решении государственных дел было весьма важно.

Тем временем на Украине складывались обстоятельства, чреватые возникновением гражданской войны. Необходимость оказывать всемерную помощь новому союзнику довольно скоро потребовала военного вмешательства Московии в украинские дела. Усобицы между гетманами принимали все более острые формы, побуждая некоторых из них искать поддержки на стороне. В пространство Украины, разделяемое внутренними противоречиями, непримиримыми амбициями казацких вождей, все более втягивались Речь Посполитая, Крымское ханство, Швеция, Московия. Гетман Богдан Хмельницкий вышел из-под покровительства польской короны и решил принести присягу на верность русскому престолу. Это решение было подтверждено заседанием Переяславской рады, после чего русская армия выступила на помощь украинцам.