– Послушай, Крис, - обратился он, когда дочь вернулась.
– Скажи, как тебе удается сохранять равновесие между рассудком и эмоциями?

– Надо прежде всего избавляться от догм в видении мира, где разрастается пропасть между фактами и риторикой, а единственной реальностью считать самого себя и избегать, чтобы тебя использовали в достижении чьих-то целей. Восприятие жизни должно быть целостным. Нужно быть верным себе, честным перед собой и не опираться на такие фальшивые ценности, как государство, власть и престижный статус. Для моего поколения не принципиально, сколько мы покорим вершин, важен сам процесс восхождения. Честность в отношениях непременно означает и не использование других непотребных качеств как средство достижения своих целей.

– С какой же меркой подходить к деяниям, не отвечающим твоим моральным принципам?
– поинтересовался я.
– Легко сказать "все люди братья", но если будешь признавать и за злоумышленниками право на достоинство и индивидуальность, они от этого только выиграют. Как же относиться к тем, кто попирает свободу, насилует тело и сознание людей?

– Думается, окончательного торжества зла, насилия и лжи не произойдет, но совсем искоренить их тоже вряд ли удастся, - Кристина допила оставшийся на дне джин.
– И в отношениях с порочными надо уважать их право на достоинство. Это признак нашей силы, а не слабости. До каких бы глубин порока ни опустился человек, он всегда достоин сострадания...

Слушая Кристину, я мысленно соглашался с теми, кто провозгласил наступление в Америке "Великой эпохи разочарования и поиска себя". Все больше людей сознавало, что достигнутое ими относительно высокое, а для многих стран невиданное материальное благополучие не гарантирует обычного человеческого счастья: после овладения многими технологическими премудростями и повышения экономической эффективности, дары духовные не посыплются автоматически, и даже магическая сила денег упирается в свой предел: и с ее помощью трудно чувствовать себя в полной безопасности.

На смену старым идеалам приходили новые. У молодежи они выражались в духе товарищества, готовности поделиться с другими самым сокровенным, в избавлении от снобизма и расовых предрассудков, в беспокойстве катастрофическим состоянием природы и качеством жизни. Страх не убил в молодых надежду, и даже развенчание героев-идолов не внесло в них душевной сумятицы. Они восстали против государственных воспитателей, внушавших им: "Не думайте и делайте, как мы!"

Трудолюбие извечно боготворилось в Америке, делать дело привыкли надежно, качественно и красиво. Но молодые начали относиться к работе пристрастнее, не принимая то, что считали бессмысленным или аморальным. Такой была и Кристина, своим видом, манерами, жестами и одеждой излучая непосредственность. И только в словах девушки улавливалась доля патетики. Наблюдая за ней, я думал о закономерности и логичности того, как почувствовав свою беспомощность изменить мир, она и ее сверстники приходят к выводу: принимайте их такими, какие они есть, или вообще оставьте в покое!

Хорошо помню и Дженнифер, мать Кристины. Девизом стиля ее поведения и одежды были простота и естественность. Фигуру она считала важнее лица, важнее фигуры - лишь средства, которые ее сохраняют: хорошее здоровье, чистый воздух, прогулки за городом и глубокий сон. Она не боялась ни безделья, ни изнуряющей ра-боты. Предпочитала рано вставать и рано ложиться спать, почему ее и не было при нашем разговоре. "Лично меня после двенадцати вообще ничего не волнует, даже ваша беседа", - сказала она и вежливо удалилась.

В этой женщине привлекательным казались раскованность, милые манеры, жесты, походка и стиль, принадлежавшие ей и никому другому. Даже перед требованиями моды Дженнифер сохраняла неповторимость, следуя одновременно заповедям известной законодательницы Габриэль Шанель: "Невозможно иметь сразу две судьбы, необузданного дурака и умеренного муд-реца, вести бурную ночную жизнь и заниматься творческой работой днем..." Помня об этом, она всегда высыпалась всласть при открытых окнах, но и в работе себя не жалела, всячески поддерживала бодрость духа, а дух в свою очередь отплачивал ей заботой о здоровье тела.

Дженнифер могла бы и не работать, но решила не ограничиваться уготованной ей ролью домашней хозяйки. После окончания университета сотрудничала с престижным литературным журналом. Лишь после рождения дочери все основное время стала уделять ее воспитанию и хозяйственным заботам, читая урывками новинки литературы, посещая выставки и театральные премьеры. Но домашние обязанности угнетали, и она вновь занялась делом, которое ее привлекало. По натуре человек пылкий и эмоциональный, она всегда рассказывала мужу и дочери о своих мечтах и планах. Ее жизненное кредо: можно быть умной, красивой, практичной и сентиментальной одновременно, но главное для современной женщины - материальная независимость.

– Как ты думаешь, что больше всего льстит женскому тщеславию? поинтересовался я у нее однажды.

– Наверное, репутация целомудренной грешницы, способной на милосердие и безжалостность, - ответила она, точно ждала моего вопроса.
– Став юридически равноправной, женщина осталась рабыней духа. Томление по любви вечно терзает ее душу, ей нужен господин, которого можно полюбить, с удовольствием ему покориться и быть под его защитой. Она бросается из крайности в крайность, качается как маятник Фуко. Осознание, что у нее нет загадок, приходит к ней, когда маятник оказывается где-то посередине, но лишь на одно короткое мгновение. У женщины ум не похож на мужской непредсказуемый, беспокойный, неустойчивый, нуждающийся в сильных стимулах. Тело же ее подчиняется общим законам, но даже самое нежное к нему прикосновение никогда не заменит сопереживания, сочувствия, доброты и заботы...