Шрифт:
"Можно подумать, что я нарушил утренний хоровод только для того, чтобы валяться в тени этой старой развалины", - раздраженно подумал Пейг и заставил себя сосредоточиться.
Он постарался как можно точнее определить местонахождение Трех Озер, тех самых, к которым в детстве они удирали вдвоем с Олой. И как только ему это удалось, он молниеносно перенесся на их берега - не летать же под отвесными лучами шести светил.
И тут он вдруг увидел Олу. От неожиданности его тело вспыхнуло желто-розовыми искорками.
Не замечая его появления, она продолжала парить над дымящейся поверхностью озера, то касаясь ее, то взмывая ввысь.
Когда Ола нырнула в озеро, Пейг скользнул за нею следом.
Его окутала приятная прохлада, пронизанная спутавшимися лучами светил. Но он не замечал ничего. Он искал ее.
Она же беззаботно резвилась у самой поверхности, разбрасывая сверкающие брызги, которые тут же испарялись.
Стараясь подавить волнение, чтобы не выдать своего присутствия, он распластался на поверхности озера, сделавшись совсем прозрачным.
Ни о чем не подозревавшая Ола в радостном наслаждении взвилась в воздух и, разом расслабившись, плюхнулась в озеро, прямо на его распростертое тело.
Она забилась, запульсировала в тщетной попытке вырваться.
И вдруг затихла. Она узнала его. Все еще не смея верить, он ощутил исходящую от нее волну нежности. И безумный восторг захлестнул его.
Их тела в прозрачных струях газа искрились одинаковым золотисто-сиреневым светом.
А потом они, притихшие и счастливые, распластались на берегу под сенью Неподвижного и лежали так долго-долго, не обмениваясь даже мыслями.
Наконец он спросил ее, почему она оказалась у Трех Озер.
– Я бываю здесь каждый день, - ответила она.
– Одна?
– Одна.
– Так вот куда ты все время исчезаешь. Как же я мог не догадаться?!
– Мне дороги эти места... с детства.
– И мне тоже.
– Он снова засветился, замерцал.
– Мы так часто бывали здесь вместе...
– Ты помнишь?!
– А разве я могу забыть? Ведь это были самые счастливые дни в моей жизни.
– И в моей тоже, - призналась она.
– Правда? Почему же ты молчала столько времени? Почему не подпускала мои мысли? Я так мучился...
– Я ждала.
– Но чего?!
– Зрелости. Родители учили меня сдержанности до наступления зрелости.
– "Родители учили"...
– с горечью повторил он.
– А они не объясняли тебе, что сдерживать уже родившиеся чувства - значит причинять боль и себе, и тому, кого любишь?
– Разве ты забыл, что у меня нет родителей?
– упрекнула она.
Он сразу потускнел и съежился. Веселые искорки погасли. Ему стало стыдно. Он действительно забыл...
– Но зрелость придет к нам только следующим летом, - растерянно заметил он.
– Теперь это уже не имеет значения, теперь я поняла, что все равно не смогла бы ждать так долго.
С этого дня они все время проводили вместе. Вместе упивались блеском крохотных ночных звезд, не дававших ни тепла, ни света, ни энергии. Вместе нетерпеливо ждали рассвета и первых горячих лучей Великой Звезды. Первыми затевали веселый утренний хоровод и при этом светились так ярко, что их хороводу завидовали другие группы Неуловимых.
Старики хороводов не водили. Они не переносили даже утренних лучей и, зябко, мелко вздрагивая, грелись в полутени таких же старых Неподвижных и почему-то с тревогой следили за юной, слишком яркой парочкой.
Нет, они не осуждали их за столь ранний союз, потому что право судить имели только родители Неуловимой, которых, увы, не было в живых.
Каждое утро после хоровода Пейг и Ола исчезали и весь день проводили, купаясь в теплых озерах их детства, или лежали в тени заботливых Неподвижных.
Однажды они даже на ночь не вернулись к своим.
Ночь была тихая-тихая. Неподвижные дремали, свесив сонные ветви. Озера лениво дымились, распространяя терпкий запах газа.
Пейг и Ола, спасаясь от ночного холода, так тесно прижались друг к другу, что слились в единый шар. Их объединенное в общий поток зрение сконцентрировалось на Второй планете Великой Звезды, тускло мерцавшей в ночном небе.
Вторая была дальше от Великой, чем Первая, и значительно превосходила ее в размерах. Таинственная планета всегда вызывала у Неуловимых страх и смутные опасения.