– А дедушка сердился на тебя и однажды дал тебе затрещину, - вставил Карен.

Мать застыла с открытым на полуслове ртом.

– А вот этого я тебе наверняка не рассказывала. Откуда ты знаешь?.. Дедушка тоже не мог сказать - он давно умер и видел тебя только новорожденным.

– Не помню, - небрежно пожал плечом Карен и, сдувая пенку с остывшего какао, отхлебнул глоток.

– Он действительно ударил меня... впервые в жизни. Я забралась на электрического ската на глазах у столичных кинооператоров и сильно порезала ногу о его плавник.

– Так, значит, это был электрический скат...

Карен смотрел на мать удивленно, будто видел ее впервые. Затем сорвался с места и повис у нее на шее.

– Что с тобой?
– удивилась она.

– Я никогда-никогда не думал раньше, что ты тоже была маленькой... Как странно.

– Что ж тут странного? Все сначала бывают маленькими, а потом постепенно делаются взрослыми.

– Ты была ужасно смешной девчонкой, - сказал Карен.
– С такой, как ты, я бы, наверное, подружился.

– Ах ты, негодник! Снова рылся в моем альбоме и наверняка перепутал все фотокарточки.

* * *

Вечером, когда мать, присев на корточки у постели, ласково желала Карену приятных снов, он, обычно старавшийся удержать ее подольше, пробормотал притворно сонным голосом:

– Спокойной ночи, мамочка. Очень хочется спать.

Оставшись один, он тотчас уселся по-турецки и стал ждать. В комнате было тихо, и по пустым ладоням гулял легкий ветерок из открытой форточки.

– Не дури, - шепотом потребовал Карен.
– Слезай с головы.
– Ответа не последовало.
– Ну, кому говорят? Хочешь, - чтобы маме всю правду рассказал? И не только маме. Папа у меня знаешь какой! Он тебе...

Тут ладони его мягко спружинили, и на постель спрыгнул двойник.

– Так-то лучше, - удовлетворенно сказал Карен с мамиными интонациями в голосе.

– Ну, что тебе от меня надо? Я ведь исполнил твою просьбу, ты побывал в прошлом.

– Еще хочу! Еще. Маленькую маму покажи.

– Понравилось?

– Не твое дело. Покажи!

– Ты мною не командуй, а то я ведь и обидеться могу. Исчезну, и больше уж ни за что не дозовешься.

– Ну, покажи, очень тебя прошу.

Двойник вздохнул, и комната исчезла. Карен оказался посреди пшеничного поля, вокруг которого темнел хвойный лес. Поле перерезала проезжая дорога. Она вела к деревушке, видневшейся невдалеке.

Сквозь стройные усатые колосья кое-где синели васильки. Воздух, накаленный жарким солнцем, будто застыл, изнуренный неумолчным стрекотом кузнечиков, шуршанием стрекоз, тоненьким и въедливым жужжанием одурманенных зноем мух.

И вдруг неподвижный ландшафт ожил: по дороге торопливо шла девочка. Она прижимала к себе корзинку и то и дело заглядывала в нее. Когда девочка приблизилась, Карен узнал в ней маленькую маму. Но выглядела она года на два постарше, чем тогда, на берегу моря.

Девочка прошла мимо, едва не задев его, - она явно спешила.

– Даже не взглянула в мою сторону, - обиженно сказал Карен двойнику.

– Так ведь она тебя не видит, - резонно заметил тот.

– А я хочу, чтобы увидела, - потребовал Карен, и тотчас перед ним возникли сандалии, в которых он обычно гулял во дворе.

Карен надел сандалии и топнул, чтобы убедиться, что он живой, из плоти и крови. Пыль, серой пудрой покрывавшая дорогу, взметнулась из-под ног в воздух.

Карен хотел было окликнуть девочку, но не сразу сообразил, что эту босоногую девчонку в сарафанчике и с длинной косой зовут так же, как его маму.

Он нагнал ее, заглянул в корзинку и спросил:

– Что там у тебя?

– Не твое дело, - ответила девочка, исподлобья взглянув на него, и плотнее прижала к груди корзинку.

– Не бойся, не отниму, - заверил ее Карен.
– Покажи.

– Станешь издеваться, как все?
– спросила она сердито, раздумывая, показать или не показать.
– Ворона у меня.

– Ну да?
– Он потянул корзину к себе, тут же забыв о времени, разделяющем их, и о том, кто есть кто.
– Живая?

– Живая. Вот.
– Девочка откинула марлю, прикрывавшую корзину, и Карен увидел настоящую ворону, завалившуюся на один бок.
– У нее лапка сломана. Девочка шмыгнула носом, готовясь зареветь.

Они были очень похожи друг на друга, мальчик и девочка, шагавшие бок о бок по притоптанной траве между колеями сельской дороги, но не сознавали этого.

– Где ты ее нашла?

– Неважно. Мы здесь на даче. Она прожила у меня все лето, привыкла к нам. Когда мы обедали, она ходила вокруг стола, разевала клюв и попрошайничала. А когда я каталась на велосипеде, она сидела у меня на руле, гордо так. Она совсем ручная. И немножко нахальная. Все время пыталась отнять кость у Домбика.