Рядом с князем, так же на пеньке, но с подложенной под седалище подушкой, расположился даже не парень, а, скорее мальчик, лишь готовящийся войти в пубертатный подростковый период. Он так же пыжился и тужился, стараясь казаться важным. Но, нет, тут еще работать и работать над собой, чтобы уметь себя показать, как это делает папка.

— Что узрел? Али кого иного увидеть желал? — спросил князь, когда я смотрел на княжича.

— Князь, ты звал меня? Ну вот я и пришел, — сказал я.

— Хм… — философски заметил Иван Ростиславович.

Наступила пауза, в ходе которой князь то и дело бросал на меня изучающий взгляд, после отворачивался и думал о своем. Наверное, все же что со мной делать. Или мое поведение было не типичным тому, как обычно ведут себя в присутствии князя. Поклон? Может быть я какой поклон ритуальный не отбил? Ну не начинать же тут выписывать книксены? И, честно говоря, ломает меня спину гнуть. Нет, не спорю, наверняка, чтобы чего-то добиться, нужно и голову склонить. И тут, у князя это нужно было сделать. Ну да не поклонился, так и нечего это сделать сейчас.

— Что правда в том сказании, как ты сбег от кипчаков? — спросил князь после продолжительной паузы.

Кипчаков? У меня чуть не вырвалось «от кого именно». Но я быстро понял, что Иван имеет ввиду половцев, после пришло и понимание, что даже чаще, чем половцами, этот кочевой народ называют именно кипчаками. Скорее так, что половец — это характеристика образа жизни и места обитания — поля. А вот кипчак, наверное, — название этноса. Но я могу ошибаться. Да и не важно это. Вон есть черные клобуки, а что среди них и печенеги, и торки, и берендеи, и еще хрен знает кто… Но отвечать нужно и за лучшее я счел добавить таинственности.

— Люд много говорит, и не упомню, что правда, а что нет, — пространно отвечал я.

Некоторые воспоминания, сумбурные и мутные, пришли, распаковался пакет с данными. Но именно тут произошел сбой программного обеспечения и остаются белые пятна в памяти. Сдается мне, что я, то есть тот Влад, который был до меня в этом теле, не ответил бы четко на заданный князем вопрос. Что-то там случилось еще такого, что меня напугало и сделало из без того набожного, просто религиозным фанатиком. Беспамятство, наверное. Произошел какой-то сбой в сознании, аффект.

— Это, да, люди, порой столько набают, что диву даешься, — соглашался со мной князь. — Но ты убил десяток кипчаков? Кони у тебя знатные, на таких коли не хан, так какой опа ездит. Сотники опа без ратников не ходят. Вот и вопросов к тебе превелико. Так что скажешь?

— Князь, и сказать нечего. Ночью развязался, подкрался к охране, перерезал спящим горло, взял коней и в поле, — слишком сжато и даже не совсем правдиво, отвечал я.

Однако, рассказ должен звучать правдиво, просто, оставляя лишь некую недосказанность. Или как? Сказать, что впал в безумство и стал голыми руками рвать на части степных воинов, они остолбенели, испугались… Вот еще кое-какие вводные вспомнил. Нужно самому разобраться, что вообще произошло там, что так мне голову скрутило. Может сделал то, и меня, человека из будущего, повидавшего кровь и смерть, удивит? Ну не ел же я людей? А остальное, как-то и ладно, если на кону стоит жизнь. А, нет… сразу на ум приходят срамные мысли. Вот еще их нужно исключить, а то и не знаю, как тогда жить с этим, если… Тьфу ты, мерзость!

— Все просто у тебя. А самому летов шестнадцать? Али еще нет, того менее? — спросил князь.

— Три седмицы и шестнадцать будет, — отвечал я, силясь вспомнить, сколько же мне точно лет.

— То добро, что еще не в силе мужеской ты, шестнадцати нет. И спросу с тебя особого нет, — князь даже как-то обрадовался, что я несовершеннолетний. — Вот только сдается мне, что взгляд у тебя не отрока.

Я промолчал. В таких случаях оправдываться — это только вызывать дополнительные подозрения.

— Отца чтишь? — резко, громко спросил князь.

И тут, даже в глухом Средневековье, психологические приемы при допросе применяют. Зубы заговорил, дал возможность полностью сконцентрироваться на одной теме и… главный вопрос, звучащий громко, требовательно, да еще и от князя. Был бы на моем месте истинный отрок, так и опешил, может и вовсе поплыл, рассказал даже то, чего и не было. Вот только, в подобном случае князь получил бы лишь то, чего и ожидал, испуганный малец сказал бы то, что могло смилостивить Ивана Ростиславовича. А мнение самого отрока осталось бы при нем.

— Грех то, но нет, князь, не чту более. Не может быть он мне отцом, коли предатель, когда крест целовал, да клятвы давал, но порушил их все. Людей когда своих соратников погубил, — отвечал, не показывая ни грамма сомнений.

При этом, в глубине меня бушевали страсти и сомнения. Вот только это было в таких глубинах подсознания, что если там и случился ураган, то мое основное сознание обдуло легким морским бризом.

— Вот как? И убьешь его, родителя своего? — князь сперва с веселым интересом задал вопросы, даже подался чуть вперед, но после что-то в его голову пришло и он пристально уставился на своего сына.