– Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй, – древолаз обреченно разжал сцепленные вокруг дерева пальцы, и мешком рухнул на землю…

Ничтожный вскрик в падении с высоты – он упал на мох, он успел увидеть проблески зари, и застыл без сознания… Волчьи спины кружили над своей жертвой. Но не голод их привел, они сошлись на зов той неведомой стихии, что управляет черными мирами Гундеборду.

Несчастному суждено будет очнуться от резкой, как молния, боли, от воздействия чудовищной силы, что потянет его по болоту. В мутном кровяном облаке, повисшем на его глазах, он не различит ни зверя, что вцепился в него мертвой хваткой, ни монаха, в широком плаще идущего перед зверем. Боль пронзит его тело тысячами иголок, сломанные кости врежутся в легкие, и вызовут нестерпимые муки от волочения, и не останется сил ни увернуться, ни подняться, ни закричать. ….Некогда сильное молодое тело перестанет ему подчиняться, а глаза и горло затекут кровью. Так смиряется человек со своей участью: и его голова, из которой сыпалось столько шуток на деревенских вечеринках, теперь ничем не отличается от кочки, на которой подпрыгнула, а глаза, что подмигивали девушкам, нужны лишь для того, чтобы в последний раз, перед смертью различить тень высокой спины, заслонившей лес, тень того, кто тащит его как бревно, не разбирая дороги…

Брызнул дождь. Скоро прекратился. Путник, вышедший из лесного мрака, ощутил резкий запах полыни, и оглянулся назад, будто лес не выпускал его из своих ночных объятий. Голова его закружилась от ударивших запахов и других трав, он заставил себя идти вперед, где был простор нижних долин. Глядя на бескрайние дали трудно совладать с дыханием, и без того учащенным. Ты вынужден как рыба выброшенная на берег, безостановочно глотать этот воздух, опьяненный пиршеством мокрой зелени, воздух, как бродяга разгуливающий на просторах земли…

С той стороны, где лес выходил к Северным воротам Хаарма, замерцали огни городских факелов. Как пробились они сквозь глубокую чащу леса, когда путник уже преодолел немалый путь? Огни заставы ночью не нужны – ворота города заперты до утра. Но для тех, кто стремится найти свой кров или ночлег, а еще для него – ищущего свою жену, а может быть, разгадку своей дурацкой судьбы, это помогает обрести уверенность, чтобы не заблудился. Теперь он не ошибется с обратной дорогой – там, в низине, где развеется непроглядная тьма. Но возвращения быть не может пока не достигнута цель. Путник пошел по кромке леса, туда, где редели деревья, а на небе появлялись просветы, туда, где раскрывались зрелища открытых лунных полян, где говорят, ночью видели пляски призрачных ведьм и потому редко кто осмелится ночью ступить на землю, подверженную колдовским ритуалам. Важно попытаться приблизиться к этим полянам.

Его встретил шум высокого разнотравья, и шипение мелкого комарья. Он был насторожен, чутко улавливал довольно редкие, испуганные шорохи, вздрагивание листьев, и напряженные завывания, которые успел и позабыть после давних дружеских блужданий по ночной округе с цеховиками. Бывало, в эти края забредали и волчьи стаи – глашатаи трубили зов, собирая в отряды добровольцев. Он бывал в тех засадах, и умело всаживал кол в раненого загнанного зверя. Последние облавы прошли позапрошлой зимой, и волки с той поры не появлялись. На ведьм никто не решится открывать охоту… – и он заскрежетал зубами.

Теперь он шел, обуреваемый то страхом, то нетерпением добраться до лесных домов. В небе открылось красное зарево, бросающее вокруг себя кровавые отсветы. Когда-то, в далеком детстве, он подслушал рыбаков, наблюдавших такое зарево. В свои отходящие лодки они укладывали снасти, и все ворчали обреченно, что в небесах недобрый знак. Два дня и две ночи бушевал шторм. Утихла непогода, но никто из них не вернулся с морского похода. И в пустые могилы клали их убогий скарб, чтобы хоть как-то обозначить прощание живых с мертвыми, чтобы показать, что их вещи не имеют права жить, если погибли хозяева.

Зарево – верная примета беды – на кровавую охоту вышли хищники, темная сила подняла зов их инстинктам. Знак той силы проявился на далеком небесном своде. Он угадывался в ветре, приносящем пыль вместе с вонью волчьей шерсти.

Лес, встревоженный, как никогда, зашумел от будоражащих предчувствий. Где-то близко рыщут волки…

Согнувшись, путник свернул к открытой тропе, которая вывела его на поляну. В примятой траве угадывалось место для привала. Тесные сапоги, а следом и ноги, он разбросал в разные стороны, лег на спину, и замер под сиянием луны и стремительным движением ночных туч.

Затаиться! Разжать ладони! К черту поиски пропавшей жены!

Дурные мысли, мерцающая луна, порывы ветра и тревожные предчувствия прижали его к земле. И онемевший, он лежал, как сбитая птица.

Из тьмы донесся покрик совы.

– Ну-ну! Напряги слух. – скомандовал он себе. – Кто-то чужой бродит по лесу. Не лежи, как остолоп! Ларс! Давай! Поднимайся! В заросли! Нет! Скорее добраться до домов. Где они укрылись?

Бодрячком он прошагал в темноту.

– В глубине. Ищи в глубине… леса…эти проклятые дома! До них не больше мили.

Шум нарастал, в нем угадывались хруст, скрежет и будто завывания псов. В десяти шагах от своего укрытия путник увидел волчий оскал. Усыпленная, завороженная луной, звериная морда застыла в проеме кустарников, заблестела, и нырнула в ночную темень также незаметно, как появилась. Волк не учуял запаха человека? Нет-нет… морда появилась на высоте не меньше человеческого роста. Что-то было не так. Путник застыл, как вкопанный, от своей догадки. Это был не волк. Существо не имело звериного чутья.