Небесам лишь ведомо, узнал ли об этом Каннинг, послужило ли это спусковым крючком для всего, что произошло дальше…

Так или иначе, случилась трагедия.

Каннинг нагрянул в поместье внезапно, никого не предупредив, в большой и весьма сомнительной компании. Он приказал подготовить всё для большого пикника под открытым небом; указаний было столько, что прислуга сбилась с ног, и в какой-то момент миссис Гибсон совершенно потеряла из виду дочь.

– Я считала, что она в комнате, переписывает мемуары баронессы, – глухо произнесла миссис Гибсон. – Но её нигде не было. Нигде.

Конни вернулась под утро, и девицей она уже не была. Она много плакала, а тело её покрывали синяки и ссадины; на плечах виднелись ожоги, как от сигар. О том, что с ней случилось, Конни так никому и не рассказала, но догадаться было нетрудно. Несмотря на лечение и заботу – а пожилая баронесса приложила все усилия, нашла докторов, даже пригласила священника, прослывшего «целителем душ», – через месяц Конни не выдержала и удавилась на отрезе шёлка, перекинув его через верхнюю балку въездных ворот.

– Белый шёлк, – бормотала миссис Гибсон. – Белый шёлк для платья на свадьбу. Висит, качается, туда-сюда, чуть-чуть до земли не достаёт… чуть-чуть… и туфелька лежит рядом.

Я думала, она заплачет снова, но она не стала. Эллис, который в последние несколько минут слушал молча, выждал некоторое время и спросил:

– Кто-нибудь приходил к вам после того, как всё случилось? Дело расследовали?

Миссис Гибсон вяло качнула головой:

– Сначала да, потом нет.

– А баронесса?

– Умерла. Не помню когда. Мне было не интересно.

– Сам Каннинг пытался уладить дело?

– Нет… Кажется, нет, – вздрогнула миссис Гибсон и отвела взгляд. – Приходил какой-то мужчина, но с ним говорил Берти. Всем занимается Берти. Мне не интересно. Я просто хочу вспоминать Конни. Она… как живая тогда. У меня хорошая память.

Эллис отклонился назад, откидываясь на спинку кресла, и обвёл миссис Гибсон внимательным взглядом.

– Вы когда-нибудь хотели отомстить?

Она качнула головой:

– Нет. – И добавила, подумав: – Иногда я хочу забыть.

На сей раз Эллис выдержал очень, очень долгую паузу; настолько, что воздух начал звенеть у меня в ушах.

– Тогда отдайте мне фотографию Конни.

…я подумала, что ослышалась.

– Что? – миссис Гибсон недоверчиво вскинулась.

– Отдайте мне её фотографию, – повторил Эллис, цепко глядя ей в глаза, так, что даже меня пробрало холодком. – Вы ведь на неё смотрели, когда мы вошли? В книге, – и он кивнул на сборник притч с босым пастушком на обложке. – Сколько вам лет, Гризельда?

– Я не… – начала она, потом осеклась. – Сорок три года.

– Вы молоды, – сказал Эллис.

Больше он ничего не говорил, просто сидел и наблюдал. Миссис Гибсон же сперва застыла… а потом очень медленно раскрыла книгу и протянула ему снимок. Эллис взял его и убрал за пазуху, даже не взглянул, а потом встал, кажется, собираясь уйти.

Всё было странно; миссис Гибсон неотрывно глядела в окно, и губы у неё шевелились, словно она говорила с кем-то. Мы даже не попрощались, верней, попрощалась за всех миссис Прюн, скупо и тихо. Но уже на пороге Эллис прищёлкнул пальцами и обернулся:

– Да, кстати. Арчибальд Каннинг умер в начале осени. Его во сне задушила чулком проститутка, которую он ударил по щеке. Подумал вдруг, что вам надо знать.

Миссис Гибсон резко отвернулась, зажимая рот ладонью. Согбенные плечи подрагивали; дрожали ресницы.

Но слёз не было, а щёки у неё порозовели.

После этого я вернулась в библиотеку, где Лиам с энтузиазмом продолжал урок. Вернее, уже заканчивал; старик-мемуарист под его диктовку старательно записывал в тетрадь повадки львов, по моим представлениям, чуть более жестокие и кровавые, чем в действительности. Девица, грустившая о своей лошади, растерянно вырисовывала мальчишеский профиль грифелем в альбоме; остальные – кто дремал, кто разговаривал сам с собою, кто складывал из книг башню. Монах по имени Освальд наблюдал за этим, умилённо кивая, и, похоже, был очень доволен тем, как идут дела.

Эллис ненадолго отлучился с миссис Прюн в кабинет управляющего, чтобы взглянуть на книги, но вернулся довольно быстро. После этого мы немного прошлись по саду – совершенно чудесному, с той долей неухоженности и запущенности, которая достигается большими усилиями и придаёт особенный шарм пейзажу. От приглашения на чаепитие я отказалась. Водитель подогнал автомобиль к воротам, и мы отправились обратно в Бромли.

Туман сгустился ещё больше; до вечера оставалось несколько часов, но уже казалось, что начинает темнеть. Лиам, утомлённый уроком и переизбытком внимания, сперва разворчался, потом надулся, словно обиделся… и вскоре уснул.