— Вот здорово! — восхитился Бронька. — Выходит, лысый — это наш отечественный Чарльз Мэнсон?

— Выходит, так, — кивнул Михалыч. — Соответствует мировым стандартам.

— А как вы докажете, что он причастен к убийствам? — полюбопытствовала Натуся.

— Да уж американцы доказали, и мы не хуже. Докажем в лучшем виде, — самодовольно говорил Михалыч, смакуя щуку.

Саша начал верить, что Михалыч докажет. Ишь, местный гений! А на мать-то как смотрит. Вдруг Саша заметил, что тетя Ася сегодня выглядит как-то по-особенному. И ничего вроде бы с собой не сделала, но что-то в ней неуловимо изменилось — во всяком случае, она помолодела лет на десять, и в ней появился какой-то особый шарм, которого еще вчера не было.

— Мать, а тебе идет расследование преступлений, — удивленно сказал Саша, абсолютно без всякой связи с Чарльзом Мэнсоном.

Клеопатра Апполинариевна молча улыбнулась. Натуся вдруг возмутилась.

— Все-таки у нас сумасшедший дом. Болтаем черт знает о чем, а ночью нам предстоит засада.

— Да? — вежливо сказал Михалыч. — Вам предстоит, простите — что?

— Как что? Надо распределить, кто что будет делать, где стоять…

— Никаких стоять! — решительно сказал Михалыч. — Все вы будете лежать в кроватках! На втором этаже! Всем лежать и спать. И боже вас упаси даже подумать, что вы участвуете в засаде. Чтобы ни звука, ни вздоха! А детей эвакуируем к соседям. Вон у Федотовны пусть ночуют.

Натуся возмущенно повернулась к нему.

— У вас действительно сумасшедший дом, — признал Михалыч. — Вместо того, чтобы выгнать детей, когда обсуждаются следственные действия, мы, видите ли, с ними сотрудничаем! А пожилые женщины, вместо того, чтобы вязать шапочки, ездят в международные организации, лазят в окна по лестницам и дразнят убийц! Да шучу я, шучу, — закричал он, видя по лицам, что дети и пожилые женщины ему сейчас выскажут все, что о нем думают. — Я и сам знаю, что дети нам сейчас дадут массу полезных советов, а Клеопатра Апполинариевна ночью обезвредит пару бугаев одним приемом карате.

— Значит, нас выгнать, да? — дрожащим голосом сказал Владик. — А вот сейчас я что-то вам не скажу, и вся ваша засада сорвется!

— И что ты такого можешь сказать? — подозрительно посмотрел на него Михалыч. — Ты что-то скрываешь?

— Я-то ничего не скрываю, а вот вы обо всем подумали?

Саша закрыл глаза. Если дети в этом доме уже учат взрослых жить, может и не стоило бы Натусе рожать?

— Обо всем, — неуверенно сказал Михалыч. Он вообще никогда ни в чем не был уверен в этом доме.

— Ну, смотрите, раз вы все знаете.

— Владик, — строго закричала тетя Ася. — Не смей ничего утаивать! Речь идет и жизни и смерти!

Клеопатра Апполинариевна все же содрогнулась при этих словах. Она не возражала против смертельной опасности, но при условии, что о смерти не говорят вслух.

— Я ничего не утаиваю, — огрызнулся Владик. — Я просто думаю.

— А я, значит, не думаю, — спокойно сказал Михалыч.

— Может, вы и думаете, но спорим, вы не думаете того, что я думаю, и если вдруг вы этого не думаете, то засада может сорваться из-за того, что я думаю.

Все изумленно замолчали. Михалыч пытался переварить его слова, но так и не разобрался, то ли Владик о чем-то не думает, то ли он сам.

— Ты сам-то понял, что сказал? — осведомился Саша.

— Я-то понял. Но если мои советы не нужны, я не буду вмешиваться в разговоры взрослых, пожалуйста. — Владик принял вид послушного ребенка и принялся кушать салат, не глядя на Михалыча. Михалыч, напротив, не сводил с него выжидательный взгляд.

— Так о чем ты хотел сказать? — не выдержал он.

— Мне говорить? — уточнил Владик.

— Ну?

— Так вы просите?

— Владик, ты большой нахал, — грозно сказала Натуся. — Категорически!

— Я просто спрашиваю, вдруг он обидится, — объяснил Владик, кивнув в сторону Михалыча.

— Не обижусь, говори, — вздохнул Михалыч.

— Вы помните, почему я в окошко ночью выглянул?

— Рики зарычал, — вспомнил Михалыч. А…, ну собака,… конечно! — сказал Михалыч.

— Что «конечно»? — строго спросил Владик.

— Мы ее из дома уберем. Возьмете ее с собой к Федотовне. Лешка собак любит.

— Он-то любит, а его мать не даст Рики в доме ночевать. А на улице мы его не оставляем. Он у нас домашний.

— Ну не знаю, — потерял терпение Михалыч. — Решайте эту проблему сами, но чтобы собаки в доме к вечеру не было. А то залает, когда он будет лезть, и спугнет.

Договорившись, что к восьми они с Костей засядут в доме, Михалыч распрощался.

— Как ты думаешь, Саша, про собаку он до меня подумал или после? — допытывался Владик.

— Тетя Ася, Рики нельзя к Лешке, они собак в дом точно не пускают, — беспокоилась Ирка. — И вообще, зачем нам к нему ночевать идти? Может быть, мы вам понадобимся. Дом-то большой, что же нам, спрятаться негде?