С каким интересом мы с Отаки наблюдали за изготовлением этих луков, за тем, как медленно и тщательно их вырезают и выглаживают, как натягивают на них тетивы, чтобы они подходили под разную силу рук – мой, конечно, был более прочным и тугим. А потом, точно так же, как и луки охотников и воинов, они с наружной стороны были проклеены длинной полоской из сухожилий бизона с помощью клея, приготовленного из бизоньих копыт, и всё было готово.

Мы с Отаки держали в секрете от наших товарищей по играм, что для нас делается; мы намеревались преподнести им большой сюрприз; заставить их по-настоящему позавидовать, когда мы появимся среди них с настоящим оружием. Отаки уже рассталась со своими подружками и теперь держалась ближе ко мне, когда я играл со своими друзьями, и бегала и плавала не хуже любого из нас. Одним из наших любимых развлечений было спускаться к глинистому берегу реки и делать фигурки животных из глины. Отаки всегда мастерила лошадей, используя тонкие ивовые прутики для придания жесткости ногам и шее, и те, что она делала, были более похожими на настоящих животных, чем все, которые могли сделать мы. День за днем наши стада глиняных лошадок, бизонов, антилоп, толсторогов и других животных росли, пока не заняли большой участок на плоском островке перед лагерем. И наконец лошадей у Отаки стало ровно сто голов. Когда она сделала сотую статуэтку, то расставила их всех вместе с вожаком, точно так же, как ходит табун, а сзади поставила изображение табунщика.

– Это я, – сказала она нам. – Когда-нибудь у меня будет столько же лошадей, и все они будут отняты у врага. Когда я подрасту, я пойду на войну!

Это показалось нам очень забавным. Мы все рассмеялись. Некоторые мальчишки смеялись над ней, даже катались по земле, дразнили и глумились над ней до слез. Но она ни разу не улыбнулась.

– Смейтесь, если хотите, – сказала она им, – но когда-нибудь и я буду смеяться!

Думаю, я был там единственным, кто поверил в то, что она действительно имела в виду то, что говорила.

Наши луки были готовы, стрелы пока делались, и, наконец, однажды вечером наши отцы доделали последние их наборы – по две тупых, чтобы бить птиц на деревьях, и по две острых, чтобы охотиться на кроликов, и все они были с хорошим оперением. На следующее утро, с натянутыми луками и стрелами в руках, мы выбежали из дома и присоединились к моей компании мальчишек на берегу реки. Некоторые из них уже поставили комок глины и стреляли в него.

– Смотрите, что у нас есть! – закричал я, поднимая свой лук и стрелы и размахивая ими на бегу.

Они все столпились вокруг нас, глазея и восхищаясь, и вдруг мальчик из клана Никогда Не Смеются воскликнул:

– Ха! Такие вещи не для девочек! – и выхватил у Отаки оружие. Она закричала, а я бросил свой лук и набросился на него, повалил на его землю и лупил пока он не завопил от боли и страха и не стал звать на помощь. Никто не хотел ему помогать; никто его не любил, у него не было друзей, этого мальчика с волчьими глазами из Никогда Не Смеются. И когда я отпустил его, он с плачем побежал домой.

Каждый по очереди мы начали стрелять в комок глины, и с самого начала Отаки показала, что станет хорошим стрелком. Она правильно держала лук и выпускала стрелу, не целясь долго и неуверенно. Её четвертая стрела попала в комок глины, и мы все похвалили её. С тех пор мои друзья-мальчишки считали её одной из нас и обращались с ней так, как будто она была мальчиком. Это было то, чего она хотела.

В то время нам было по десять или двенадцать зим, скорее всего, по двенадцать зим. Мы быстро росли; каждую последующую зиму она становилась выше, сильнее, но всегда оставалась стройной. Отаки была красивой девушкой. Она была прямой, как вигвамный шест. У нее было прекрасное лицо; большие, нежные и выразительные глаза; волосы, заплетенные в две толстые косы, ниспадающие до колен; маленькие руки и ноги. И она всегда носила безупречно чистые платья из оленьей кожи и красиво вышитые мокасины. Её мать заботилась об этом, пока она не стала достаточно взрослой, чтобы самой следить за ними. Я никогда не встречал девушку или женщину, которая так заботилась бы о своей внешности, как она.

На четырнадцатое лето мы начали ходить на охоту с нашими отцами и помогать им разделывать и приносить мясо, которое они добывали. В такие моменты Отаки всегда ходила на охоту в старом платье, забрызганном кровью и жиром, но после нашего возвращения в лагерь она переодевалась в чистое, как только могла. Кроме того, она купалась, как и все мужчины и мальчики в лагере. Зимой и летом, а зимой через проруби во льду, если не было открытой воды, каждый мужчина и мальчик, даже маленький, проснувшись утром, входили в воду. Это делало их закалёнными; они могли охотиться на равнинах в самую холодную погоду, не замерзая. Летом женщины и девочки купались в ручьях в любое время дня, но зимой они только парились в построенных для этого хижинах. Отаки была не такой. У нее был специальное, легкое, короткое платье для купания, и каждое утро, даже в самые холодные дни, она купалась вместе с отцом. Мне нравилось смотреть на это.

Именно этим летом у нее произошла одна из самых серьезных ссор с матерью. Это случилось однажды вечером, когда мы, обе семьи, сидели на траве между нашими вигвамами и смотрели, как ночные тени сгущаются в долине. Вместе с нашими отцами мы с Отаки целый день охотились и очень устали, потому что было добыть так много мяса, что нам пришлось вести тяжело нагруженных лошадей в поводу и самим возвращаться домой пешком.

Внезапно ее мать сердито сказала:

– Девочка, ты мне нужна! Тебе пора начать осваивать женскую работу. Больше для тебя не будет никаких разъездов и охоты! Завтра мы с тобой начнём выделывать бизоньи шкуры; нам нужна кожа для нового вигвама!

– Чистить и скоблить шкуры – это не для меня! – сказала Отаки. – Вот мои сестры, им почти столько же лет, сколько мне. Научи их домашней работе, потому что я буду продолжать помогать своему отцу.

– Бесстыдница, лентяйка, девчонка-мальчишка! – воскликнула её мать. – Я говорю, ты должна начать работать в вигваме!

– Я хотела бы быть мальчиком, – ответила ей Отаки. – Но если я не могу быть мальчиком, я могу, по крайней мере, делать то, что делают мальчики. Я не буду выделывать шкуры, я не буду работать в вигваме, я буду продолжать помогать своему отцу!