Супруги снимали с себя пальто и калоши и приготовлялись переодеться и умыться.

– Прежде всего поесть, – обратился Николай Иванович к коридорному.

– Седнете, моля ви… [58] – пригласил тот, указывая на стул, и, вынув из кармана изрядно замасленную тетрадку, положил ее на стол и сказал: – Вот карта.

– Да что тут читать! Есть винер шницель?

– О, я, мейн гер! – И коридорный заговорил по-немецки.

– Немец?

– Немски, немски, – кивнул коридорный и стал рассказывать по-немецки, что он бывал даже в Петербурге и знает князя такого-то, графа такого-то, генерала такого-то.

– Так вот, – перебил его Николай Иванович. – Два бульона, две порции винер шницель и чаю, чаю. Только, Бога ради, по-русски чаю, настоящим манером.

– Име, господине. Що отте? [59]

– Вино болгарское есть? Вен де пеи? [60]

– Има, господине. Монастырское вино. Червено или бяло?

– Червено, червено. Бутылку вина. Только хорошего. Добро вино.

– Разбирам [61] , – поклонился коридорный и хотел уходить, но тотчас же вернулся и спросил у Николая Ивановича его визитную карточку, чтобы записать в книгу постояльцев и выставить на доску в гостинице.

Николай Иванович подал. Коридорный спросил:

– Экселенц?

– Ну, пусть буду экселенц. Экселенц, экселенц, – кивнул ему Николай Иванович.

– Зачем ты врешь, Николай! – упрекнула мужа Глафира Семеновна, когда коридорный удалился.

– Эка важность! Ну пусть буду в Софии превосходительством. Должно быть, у меня уж фигура такая превосходительная, что везде спрашивают, не превосходительство ли я.

Супруги начали умываться. Горничная, все еще возившаяся с постелями, начала подавать им воды из кувшина.

– Собарица? – улыбнулась ей Глафира Семеновна, помня сербское слово.

– Слугиня, мадам, – отвечала та.

– Слугиня? Так-так… Стало быть, по-болгарски «горничная» – слугиня! Но разве есть какое-нибудь сравнение между Сербией и Болгарией! И народ здесь образованнее. Вот уж она меня сейчас «мадам» называет! – продолжала восторгаться Глафира Семеновна.

– Ты погоди хвалить-то. Вот как нам еще есть подадут, – остановил муж. – Поп в вагоне хвалил нам здешние рестораны, но ведь для попа все хорошо.

Умывшись и переодевшись из дорожных костюмов, супруги подошли к окну и начали смотреть на улицу. Перед окном виднелись большая мечеть с высоким минаретом и турецкая баня с куполом и с окнами, расположенными по-турецки, не симметрично, а как попало. У стены мечети сидели, поджав под себя ноги, нищие-турки с чашечками для сбора денег, в окнах бани виднелись красные голые тела, которые вытирались полотенцами. По улице носили белые хлебы на лотках, ковры, перекинутые через плечо, стояла арба с глиняными горшками и кувшинами, запряженная парой волов, и болгарин в овечьей куртке, в серой бараньей шапке и синих суконных штанах, очень смахивающий на нашего хохла из Полтавской губернии, такой же усатый, с плохо выбритым подбородком, продавал болгарским бабам в ситцевых платках, тоже очень смахивающих на наших баб, свой товар из арбы. Бабы пробовали горшки, стукая один о другой. Где-то кончилась школа, и бежали ребятишки с связками книг и с грифельными досками.

– Жизнь здесь… Все-таки жизнь есть! Ты посмотри, здесь все-таки движение! – воскликнула Глафира Семеновна, указывая мужу на улицу. – А в Белграде-то!

– Но ты не должна забывать, что мы здесь в торговой части, – заметил супруг.

– В Белграде мы и на базаре были, когда деньги у жида меняли, а там и десятой доли этого движения не было.

Послышался стук в дверь.

– Антре! [62] – крикнула Глафира Семеновна по-французски.

Дверь отворилась, и показался коридорный. На большом подносе он нес завтрак супругам.

Накрыт стол чистой скатертью, и супруги завтракают. Привередливая Глафира Семеновна, взяв чашку бульону, не могла похулить его вкусовые достоинства и нашла только, что он остыл. Винер шницель, приготовленный из телятины, был вкусен, но также был подан чуть теплым.

Коридорный, прислуживавший около стола, рассказывал по-немецки, примешивая русские и болгарские слова, о генералах, графах и князьях, которых он знавал в бытность свою в Петербурге.

– Вы мне вот прежде всего скажите, отчего у вас на завтрак все подано остывшее? – перебил его Николай Иванович, на что коридорный, пожав плечами, очень наивно ответил:

– Ресторан немного далеко от нас, а на улице теперь очень холодно.

– Как далеко? Разве гостиница не имеет своего ресторана? Нет кухни при гостинице? – воскликнула Глафира Семеновна.

– Не има, мадам.

И коридорный рассказал, что в Софии только две «гостиницы» имеют рестораны – «Болгария» и «Одесса», да и то потому, что при них есть кафешантаны, и при этом прибавил, что «die Herrschaften und die Damen» [63] очень редко берут в комнаты гостиницы «подхаеване» [64] , «обед» и «вечерю» [65] , так что держать свою «готоварню» и «готовача» [66] не стоит.