С.: – Получается, наши правители своими руками уничтожали на русской земле европейскую цивилизованность, которой мы теперь никак не можем достичь. Мы до сих пор пытаемся понять, почему вольный народ Руси легко поддался великокняжескому деспотизму, который максимально проявился во время правления Ивана IV. Как совмещается конформизм с анархизмом русского человека? Невероятный контраст проявился также во времена Петра I: с одной стороны – просвещение, с другой – рабство.

Р.: – Объяснить это можно тем, что свой владыка, князь или воевода, даже если был притеснителем, всё-таки не убивал, не угонял в плен жену и детей, не сжигал жилище, как незваные пришельцы преимущественно из степей с юго-востока. А появившийся в XVI веке «Домострой» изложил средневековые нормы ведения хозяйства и семейных отношений, бытовавшие на Руси, и утвердил их как руководство к действию. У каждого дома, как толковал «Домострой», был свой государь. «Бог во Вселенной, царь в государстве, отец в семье». Хозяин-отец был един во всех ипостасях: администратор, главный «завхоз» внутри своего хозяйства, судья, который разрешал по своему разумению все споры и разногласия. Отец семейства, муж имел непререкаемый авторитет, требовал от домочадцев беспрекословного послушания, за проступки наказывал, но не часто утруждал себя объяснениями, почему надо поступать так, а не иначе. А членам семьи приходилось быть послушными и покорными, поскольку «до Бога высоко, а до царя далеко». Как писал иностранец, проживший несколько лет в России в конце XVIII века, в каждой деревне в России имелся маленький тиран. Так же старосты, князья с их дружинами были в городищах, потом в городах всем: и защитниками, и вершителями судеб, и карательной инстанцией, то есть обладателями непререкаемой власти.

С.: – И купеческие кланы в России жили за высокими заборами замкнуто, детей на улицу не выпускали, они гуляли во дворе и в своём саду, даже учили детей дома сами родители или приходящие учителя.

Р.: – Потом и в помещиках крестьяне часто видели не эксплуататора, а защитника. «Помещик-крепостник распоряжался в своём поместье, как никому не подвластный король, – пишет английский историк Д. Ливен в книге «Аристократия в Европе. 1815-1914». – В целом жизнь в России была менее, чем в Центральной и Западной Европе, стеснена законом и приличиями, дворяне-землевладельцы пользовались неограниченной властью королей в миниатюре». Это было всего одну-две сотни лет назад.

С.: – И в нас не изжиты нормы крепостничества. Иные большие и маленькие начальники в формах с погонами и в современных костюмах ведут себя с подчинёнными и вообще с людьми так же, как помещики и бояре со слугами двести, триста, пятьсот лет назад, будто никто до сих пор крепостное право отменять и не думал. У нас ещё властвует местечково-домостроевская психология: мол, в своём дворе, за высоким забором могу творить со своими домочадцами и прислугой всё, что захочет моя левая нога, а кто-нибудь из соседей – попробуй, тронь кого-либо из моего хозяйства! И вот забитая мужем жена годами терпит его издевательства из-за отсутствия альтернатив: на своё жильё она и за пять жизней не накопит, формальный развод мало что даст.

Р.: – Терпеливость современных женщин – рудимент старых времён. Не все способны от ненавистного мужа вырваться в неопределённость. Так же в прошлые века немногие были готовы сняться с обжитого и привычного места, уйти в неизвестность. Тогда дорог-то не было, перемещались в основном по рекам. Большие расстояния между селениями древней Руси оказывали на князей и их дружинников, на воевод с приближенными, позже на помещиков развращающее влияние. «Физической разбросанности, разрозненности народа соответствовала несплочённость общества, а потому невозможность выработать крепкие нравственные границы, – писал историк С. Соловьёв. – Дурной воевода мог делать всё, что хотел: нравственных сдержек не было». Безнаказанность глав семейств, хозяев дворов, старшин из-за изолированности селений Старой Руси развязывали им руки для произвола, делали представителей власти держимордами. У них вырабатывалась склонность не прислушиваться к мнению людей, а подчинять их своей воле, принуждая к покорности. «Каждое имение представляло собой самодовлеющий замкнутый социальный и хозяйственный организм, слабо зависимое от государственной администрации образование, обязанное лишь уплачивать подати и поставлять рекрутов», – сообщает доктор исторических наук Ю. Тихонов в книге «Дворянская усадьба и крестьянский двор в России XVII и XVIII веков». Боязнь властей – глубоко в подсознании русских людей. Отсюда же – сильное стремление наших соотечественников в начальство. Так

наш народ поляризовался на очень властных и чересчур послушных.

Мы привыкли подчинять и подчиняться одновременно.

С.: – М. Пыляев в книге «Старая Москва», изданной в 1891 году, рассказывает, что в XVII веке «все московские дворяне были служилые люди, даже они не могли отлучаться из Москвы без царского позволения под страхом жестокого наказания. Все чины были обязаны ежедневно утром съезжаться к царскому дворцу».

Р.: – А что тогда говорить о крестьянах? Невозможность обитателей деревни, хозяйства, дома увернуться из-под власти, ощущение, что «некуда деться», вырабатывали раболепное отношение к власть имущим. Но стоило кому-то выбраться в старосты или воеводы, как в нём брали верх анархические настроения и мотивы: «Ну теперь я отыграюсь за своё прежнее многолетнее терпение!» Историк С. Соловьёв изрёк: «Раб безжалостен к подчинённому ему рабу или животному». И то, что одни склонны подавлять людей, а другие быть послушными и преданными, причём и то, и другое качества проявляются часто экстремально, тоже показывает, что русские шире обычного понятия о нации.

С.: – У нас много ограниченных недоумков, дикарей, будто вчера вылезших из пещеры. А если у такого субъекта наглости, как у пятерых, и он способен только отнимать всё у других, то он становится отпетым негодяем, от которого страдают многие вокруг.

Р.: – Негодяи уравновешиваются благороднейшими истинными гражданами своей родины. Сколько бы мы себя ни ругали, среди нашего народа очень много бессребреников, трудоголиков, прямо-таки неправдоподобно порядочных людей.

С. : – Только их что-то не видно и не слышно. По телевизору всё больше показывают разбойников, взяточников, мошенников.

Р. : – Выходящие из ряда вон субъекты, бандиты, ограбившие инкассаторскую машину и убившие инкассаторов, привлекут внимание скорее, чем честные сдержанные трудяги. О последних мы говорим очень мало, поэтому создаётся впечатление, что страна кишмя кишит подонками. Но когда кто-то говорит «русские – душевные люди», он так же далёк от истины, как и тот, кто уверяет, что «русские – жестокая нация». Впрочем, наверняка первых больше.

С.: – Среди нас есть бессердечные негодяи, для которых нет ничего святого, и они готовы ради достижения своих эгоистических корыстных целей маму родную и даже своего дитятю убить.

Р.: – У любого народа есть выродки, а есть ангельские души. Есть отъявленные выжиги – и добрейшие во всех смыслах люди. Не на пустом же месте родилась молва, что русский готов последнюю рубашку отдать, куском хлеба поделиться.

С.: – Но, как сказала в одном интервью блистательная Г. Вишневская, если у русского десять рубашек – не допросишься. Можно добавить: если у него мукой набит большой амбар – и пригоршни не даст. Уже то, что несчастную последнюю рубашку мы так старательно выпячиваем, говорит о том, что это для нас нетипично, по крайней мере, в наше время.