Как и большинство западноевропейских государств, Франция возникла на обломках империи Карла Великого. Отделенное от нас более чем тысячелетием, это время плохо освещено дошедшими до нас источниками. Тем не менее ни один исследователь, стремящийся дать сколько-нибудь цельную картину французской истории, не может обойтись без характеристики каролингской эпохи. Оно и понятно: целостная трактовка не может существовать без понимания «начала». В полной мере это относится и к демографической истории Франции.

Ограниченность исторических свидетельств, относящихся к VIII–Х вв., так же, вероятно, как и противоречивость и сложность протекавших тогда социальных и демографических процессов, во многом предопределила неоднозначность их истолкования в науке. Вот и в последние 10–15 лет, как не раз в прошлом, были выдвинуты новые концепции, решительно пересматривающие воззрения на социальное развитие Франции в то время в целом и на ее демографическую эволюцию в частности. Крупнейшие из современных французских медиевистов – Ж. Дюби, П. Тубер, Р. Фоссье и многие их последователи – противопоставили господствовавшей долгое время на Западе концепции М. Блока о целостности раннесредневекового периода французской истории (VIII–XII вв.) новую теорию. Один из ее краеугольных камней – идея социальной («феодальной», или «сеньориальной») революции конца Х – начала XI в. Эта революция, по мысли создателей новой теории, коснулась в первую очередь структуры власти во Франции и привела к переходу королевских прерогатив в руки новых властителей («шателенов») – владельцев судебно-политических («баналитетных») сеньорий. Переход власти в руки новых собственников рисуется при этом отнюдь не верхушечным явлением; он рассматривается как глубинная «социальная революция», имевшая объективные предпосылки. Необходимость в ней определялась потребностью «включить» в рамки сеньории и в сферу сеньориальной эксплуатации всю массу простого народа, остававшегося до этого, по мнению создателей этой теории, в свободном состоянии. Эта революция, как они полагают, привела к расширению материальных ресурсов сеньоров, к укреплению правопорядка на локальном уровне, к сельскохозяйственному подъему, к демографическому росту и общему упрочению сеньориального строя 67 .

Историографическая важность этой теории в том, что она предполагает пересмотр взглядов не только на события конца Х – начала XI в., но и на предшествующий и последующий этапы развития Франции. Феодализм складывается, по мнению сторонников новых взглядов, не в каролингском обществе, но на его обломках; соответственно, каролингское общество трактуется не как раннефеодальное, но как «предсеньориальное», сохраняющее важнейшие позднеантичные черты (или же, наоборот, элементы варварского строя, например полукочевой образ жизни); преемственность между каролингским строем и феодализмом отрицается; наличие в каролингском обществе импульсов внутреннего роста либо вовсе ставится под сомнение, либо эти импульсы считаются сравнительно слабыми; подчеркивается сила стагнационных тенденций как в освоении земли и формах эксплуатации, так и в торговле и ремесле; соответственно, акцентируется и идея демографического застоя, каковой и предполагал и обусловливал застой экономический и социальный 68 .

При анализе этой концепции и в зарубежной и в отечественной медиевистике уже отмечалась недостаточная аргументированность ряда ее положений 69 . Не возвращаясь здесь ни к критике этой концепции, ни к характеристике того позитивного, что содержит новая теория для уточнения наших представлений о французском феодализме и его раннем этапе, отметим лишь некоторые особенности каролингского общества, заслуживающие особого внимания в свете современной науки. Это общество отличала значительная гетерогенность. И в пространственном, и во временнoм срезах господствовавшие в нем социальные отношения варьировали в значительных размерах – от отношений, близких к позднеантичным (на юге, в начале периода) или варварским (на крайнем севере и северо-востоке), до отношений, близких к зрелым феодальным (Нейстрия в конце периода). Не был однозначным и экономический тренд: тенденции подъема (и в земледелии, и в торговле) не раз пересекались тенденциями к стагнации или даже к упадку. Столь же неоднозначной характеристики заслуживает историко-культурная сфера: система традиционных представлений, унаследованных на юге от поздней Античности, и на крайнем севере и северо-востоке главным образом от варварства, все более утрачивала свое влияние; складывался как бы вакуум, который лишь спорадически заполнялся вновь формировавшимися моральными и ментальными нормами. В целом это был переходный, «промежуточный» период, но его «переходность» уже получила достаточную выраженность, и феодальная «перспектива» становилась все более очевидной 70 .

Что отличало в этом обществе систему воспроизводства населения? Каким тенденциям в демографической динамике она способствовала? Ответить на эти вопросы тем более трудно, что дошедшие до нас источники не сохранили почти никаких прямых свидетельств о демографических процессах. Среди специалистов нет единодушия даже в определении общего характера демографической динамики. Так, наряду со сторонниками тенденции «феодальной революции» конца Х – начала XI в., утверждающими преобладание в каролингский период стагнации населения или даже его спада, не раз высказывались и противоположные суждения – о демографическом подъеме в то время 71 . Общий недостаток этих концепций – слабая увязка в них колебаний в демографическом тренде с изменениями в воспроизводственном механизме, т. е. с переменами в модели брака, в детородном и витальном поведении, в интенсивности естественного прироста и т. п.

Исключительная трудность изучения этих аспектов очевидна. Однако именно в посильном ее преодолении видим мы, как уже отмечалось, одну из целей предпринимаемого исследования. Ключевым моментом представляется в этом смысле анализ демографических представлений и демографического поведения. Выявляя принятые в каролингское время модели брака и деторождения, воззрения на ребенка и женщину, представления о «нормальной» продолжительности жизни, идеалы семейной структуры и т. п., мы попытаемся найти в них косвенные данные о преобладающем векторе демографической динамики. Изучая дошедшие до нас частно-хозяйственные описи и содержащийся в них антропонимический, генеалогический и статистический материал, мы будем стремиться использовать его для проверки полученных иными путями данных об уровне брачности, численности выживших детей, детской смертности, преобладающем типе семейной организации и т. п.

Таблица 2.1. Концентрация крестьянского населения в конце VIII и в IX в.*

* В таблицу включены данные по монастырям, число держаний в которых известно с достаточной определенностью. См.: Guerard B. Polyptyque de l’abbe Irminon // Prolegomenes. P., 1844. P. 891, 902 (о Сен-Жерменском аббатстве); Шевеленко А. Я. Формы феодального землевладения в Шампани IX–Х вв. // СВ. 1958. Вып. 12 (о монастыре св. Ремигия в Реймсе); Lalore Ch. Polyptique de l’abbaye de Montier-en-der. P., 1878. P. VI–VII; Fossier R. La terre et les hommes en Picardie jusqu’a la fin du XIIIe siecle. P.; Louvain, 1968. P. 225 (о Сен-Бертенском аббатстве); Gesta abbatum Fontanellensium / Ed. S. Loewenfeld. Hannoverae, 1886. P. 545 (о монастыре св. Вандрия); Hariulf. La chronique de Saint-Riquier. P., 1896. P. 307 (о монастыре Сен-Рикье); Lot F. Les tributs aux normandes de l’eglise de France au IXe s. // Bibliotheque de l’Ecole des Chartes. P., 1924. T. 85. P. 63–64 (о монастырях Д’Авеней и Сен-Клод); Филиппов И. С. Церковная вотчина в Провансе начала IX в. // СВ. 1980. Вып. 43 (о Сен-Викторской церкви в Марселе).

** Указывается название сеньории и местонахождение ее центра.

Начать же анализ целесообразно с данных о степени концентрации населения на территории Франции каролингского времени. Это важно не только само по себе, но и с точки зрения проверки идеи одного из создателей теории революции Х–XI вв., Р. Фоссье, по мнению которого для каролингского общества VIII–IX вв. наиболее актуален не вопрос, обсуждавшийся когда-то А. Допшем и Ш. Перреном о том, какая форма расселения победила – связанная с господством крупной собственности или, наоборот, мелкой, – но вопрос о том, сменился ли уже кочевой образ жизни населения (типичный для эпохи варварства) оседлым 72 .