Рука в перчатке скользит по сцепленному замку изящных пальцев Адалин на торсе. Неспешно, медленно и даже как-то нежно распутывая хитросплетения пальцев. Илья осторожно отстраняет одну из рук, медленно и аккуратно уводя её в сторону. И если сначала Адалин совершенно не понимает, что он от неё хочет, то когда почувствовала ход его мыслей… Илья был готов поклясться, что она улыбнулась.

Пустая утренняя трасса встречала их приятной прохладой, проникающей под толстовки и штаны вместе с ветром. Стрелецкому приходится замедлиться, вернуть руку на руль, пока коленями Адалин чуть теснее сжимает его бёдра, второй рукой покрепче держась за его торс. Взгляд Стрелецкого бегло скользнул по зеркалу заднего вида, увидев то, что вызывало сладкий трепет где-то в груди.

Рука француженки легко двигается по ветру, поглаживая его, пока Стрелецкий снижает скорость ещё немного — хотя бы для того, чтобы ветер не сносил её и она могла насладиться коротким мгновением полёта. Французская пташка расправляет своё крылышко, взмахивает им, ловит порывы ветра. И эта картина вызывает у Стрелецкого такое сладкое довольство, что сердце сжимает слишком сладко, а в живот опускает сладкая, тягучая истома. Этот момент опечатывается в его памяти яркой картинкой, которую он будет проигрывать в своей памяти снова и снова. Теперь она уже не шарахалась от рёва мотора, кажется, что даже безоговорочно доверяет Илье с его безумными идеями. Адалин наслаждается, что явно передаётся и Илье.

Её рука возвращается на его торс, обхватывая его покрепче, и тогда он увеличивает скорость, проносясь по пустой дороге.

Мотоцикл замедляет свой ход в черте города. Фары гаснуть. Этот короткий момент довольства и блаженства остался где-то там, на пустой трассе большого мегаполиса. Адалин медленно выдыхает, отодвигаясь немного назад от спины Ильи и упираясь руками между собой и им — для баланса, чтобы удобнее было слезть. Ада упирается в асфальт сначала одной ногой, а потом перекидывает вторую.

Мотоцикл под ним почти незримая стена, на которую нельзя опираться. Она отгораживает его от необходимости бросаться в омут с головой, отдаваться делам, жизни, сумасбродности, плавать в этом всём, барахтаться. Это отрезает целый мир, с его невероятно скорым рассветом. Перед глазами остаётся только Адалин и пустая ночная улица, когда он вот так просто улыбается.

С ней очень просто дышать полной грудью, она словно не сковывает его своим мнением и взглядом. Даже при том, что они только присматриваются друг к другу. Стрелецкий, конечно, уже на полном серьёзе обдумывал тот факт, что она ездила с ним чуть ли не за пределы области, но спешить всё равно не хотел. Спешка была стилем его жизни, не более, но в то же время обдумывать адекватно стоило, иначе всё могло закончится плохо. Она была какой-то не такой, как все. Уникальной, незабываемой в своей природе. Даже сейчас, с лёгкой подводкой ресниц, она запоминалась этим взглядом, жестами, самими своими словами.

— Прости, что затянул тебя во всё это, — он снимает шлем, тут же поворачиваясь к ней, пока Ада справлялась со своим.

— Оо, ты мне такой опыт дал, знаешь ли, — француженка тихо смеётся. — Это просто… безумство и сумасшествие. Тебе не страшно? — её губы расплываются в улыбке, когда пальцы отдают ему шлем и скользят в карманы толстовки, а взгляд пересекается с его глазами, — потому что даже мне стало страшно.

Стоит только вспомнить рычащий гул мотора, визги вокруг, крики и суету, как сладкая истома разливается по телу. Могла ли Ада подумать, что когда нибудь её занесёт в такое место? Что бы сказал на это брат? А как долго бы отчитывал её отец, говоря о злополучном контингенте этих мест? Не столь важно. После таких эмоций, просто закрыть глаза и заснуть было невозможным.

— Страшно, — он ухмыляется, замечая её взгляд.

Как бы сильно не храбрились мужчины, не били себя руками в грудь, не скалились на краю обрывов, им тоже страшно. Как бы сильно не забивали себе под рёбра это чувство, оно всё равно оставалось. Это естественная защитная функция организма, который не хочет умирать такими глупыми смертями, какие может подобрать себе человек по глупости. Илья бросает беглый взгляд на дома, возвращает обратно и перестаёт улыбаться, хотя глаза всё равно сверкают позитивным настроем.

— Но в этом и заключается основной смысл. После этого как никогда чувствуешь себя живым.

Человек, что хоть раз побывал на грани, чувствует к жизни особенную любовь. Это признательность себе и окружению за право существовать. За возможность дышать полной грудью. Такое познают только те, кто боролся, кто знает цену, которую можно заплатить в случае поражения. Такие не сдаются.

Адалин поджимает губы, слушает его слишком внимательно, кивает, отводит глаза и думает-думает-думает. Это кажется правильным и неправильным одновременно. Она снова вдыхает, её лёгкие раскрываются, принимая в себя живительный кислород — всё тоже самое, что было с Дафной. Адалин не думает о последствиях, а просто живёт, получается удовольствие от жизни и оставляет позади себя то, что когда-то тяготило её. Редко встречались люди, которые за секунды проникали в нашу жизнь настолько глубоко и плотно, что без них ты уже перестаёшь признавать своё существовании. Так было с Дафной. Так было и с Ильёй.

Вуд вдруг ловит себя на мысли, что всегда вела себя с Илья так, как чувствовала. Не придерживалась никаких правил. С ним это почему-то было так глупо. С ним, наоборот, хотелось быть максимальной искренней в своих чувствах и действиях. Чувства дают людям приземлённости — они дают им смысл жизни, цель. Дают им саму жизнь, в то время, как так же легко могут стать причиной смерти.

Следуя этому непонятному порыву, Адалин в несколько шагов настигает Стрелецкого, обхватывая ладонями его лицо. И целует. Снова, потому что это какая-то зависимость от его тепла, от его запаха рядом. Потому что ей просто нравится касаться его кожи, скользить губами по его губам. Потому что это чувство делает её живой. Отец говорил, что любовь, влюблённость, дружба — отвлекающий от жизни фактор, но Адалин знала, насколько он был не прав. Эти чувства не отвлекают — они помогают.