Шёпот разбавлялся хрипотцой и дрожащими голосовыми связками, которые никак не хотели подчиняться ей. И если Тоин и Ник заметили это, если сами засомневались, то Адалин не сомневалась ни в чём.

— СМИ мусолят и обсасывают эту новость со всех сторон, Адалин. Они видели тебя в ту ночь, когда ты прорвалась к Дафне и уговаривала её остановиться. И я боюсь, что они так просто не оставят ни тебя, ни Дафну в покое. Мы с Тоином поедем с тобой, чтобы в случае чего хотя бы оттеснить их подальше, но… — Николас поджал губы. — Папарацци могут быть беспощадны в своих вопросах и теориях. Мы не хотим, чтобы это хоть как-то навредило тебе.

— В конце концов, нам тоже придётся предполагать свои теории, — тихо шепнул Тоин, за что получил строгий взгляд Николаса. — Что? Неужели, ты думаешь, что Дафна пошла бы на это сама? Что-то явно случилось.

— Заткнись, Тоин, — Николас сощурил глаза . — Хотя бы сейчас давай не поднимать эту тему. Переживём завтрашний день и будем думать, как поступать дальше.

Адалин прикрывает глаза, откидываясь на грудь Тоина. У неё просто не было сил ни на какие-то предположения, ни на мысли в целом.

Она просто знала, что завтра утром ей придётся испечь круассаны для Дафны в последний раз.

Июнь, 2020 год.

Россия, Санкт-Петербург.

Электронные часы на духовке показывали четыре пятнадцать утра. Адалин устроилась на широком подоконнике прямо с ногами, пока Дева свернулась калачиком на её коленях и мурчала от методативных ласк её пальцев.

Она никому не рассказывала всей истории полностью. Ни Нику, ни Тоину, ни Жени, ни даже своему психологу. Никто из них не слышал этого с её уст, оставаясь сторонними наблюдателями на протяжении всего этого безумия. А теперь Адалин высказала всё. С поступающими слезами на глазах, с дрожащим голосом — она просто выговорилась. И Илья молчаливо слушал её, не прерывая ни на секунду. Он просто слушал, не осуждая ни её, ни её брата, ни её семью. Это и нужно было Адалин. Теперь, казалось, с плеч упал тяжёлый груз, сдавливающий её всё это время.

После всего рассказа, Илья учтиво предложил каждому из них сходить в душ, чтобы привести себя и мысли в порядок. Он нашёл для Адалин что-то из старых вещей Ани, что она уже не будет носить, чтобы потом не возмущалась. Пропустив в ванную Аду первую, теперь была его очередь приводить себя в порядок. И пока до ушей Адалин доносился лишь приглушённый дверьми шум воды, она расположилась прямо на подоконнике, с интересом наблюдая за спящим городом.

Небо уже начало светать, знаменуя наступление нового дня. Телефон лежал где-то на столе, чтобы не было соблазнов залезть в социальные сети и начитаться всплывших новостей семилетней давности.

Четыре шестнадцать утра — самое ненавистное Адалин сочетание цифр. Именно из-за этого всё и началось. Из-за разницы в четыре минуты и шестнадцать секунд, которая стоила Дафне жизни. Глупое соперничество, которое ни к чему хорошему не привело.

Адалин осторожно подбирает свернувшееся тело Девы со своих коленей, перекладывая муркнувшее животное на подушку — кошка немного поворачала, повертелась, а потом снова улеглась так, как ей было бы удобно. Уходя в душ, Илья дал ей карт-бланш на продукты из своего холодильника и шкафчиков. Мука, яйца и масло были у каждого в доме, так что, немного погремев дверцами шкафов, Адалин быстро находит все нужные ей ингредиенты — даже пакетик ещё не просроченных дрожжей.

В миске оказывается мука, сахар, соль и дрожжи. Все движения отверенный и уверенный — на глаз, но Адалине не сомневалась в том, что за несколько лет её глаза и руки забыли нужные граммовки. Потом она начинает вливать молоко прямо из бутылки, замешивая мягкое тесто. Пока Ада искала нужные миски, она находит и весьма большую доску. Достаточную для того, чтобы обсыпать её немного мукой, и выложить комок теста прямо на неё. Раскатывать тесто в тонкий пласт ещё было слишком рано, поэтому пальцы Ады принялись вмешивать тесто в эту жалкую и несчастную доску.

Она помнила, как Дафна каждый раз наблюдала за этими её методичными действиями слишком заворажённо, словно не желала не упускать ни одного движения её рук, словно сама когда-нибудь попробовала бы приготовить их — пусть Адалин и знала о нелюбви Дафны к готовке. А ещё она каждый раз просила рассказывать ей, что делает Ада…

«… убираю тесто в тёплое место, и пока оно поднимается, найду куда Олли убрала пергамент и раскатаю между двумя его листами масло. Эй! Ты не сиди, а ищи пергамент…».

Уголки губ Адалин нервно дёрнулись. Она так давно не готовила круассаны после смерти Дафны, но всё ещё хорошо помнила, как это делается. Пальцы помнили мягкость раскатываемого теста и скрученные в рулетик ещё сырые круассаны. Психологи раз за разом говорили, что всё прошедшее стоило оставить позади — слишком далеко, чтобы это хоть как-то тревожила Аду. Но своей собственной головой и сердцем Адалин понимала, что как бы плохо ей не было, не следовало забывать ни один из моментов, проведённой с Дафной. Ни одной прогулки, ни одной ночёвки, ни одной подготовки к экзаменам — ничего из того, что было казалось так давно, что и вспоминать уже было неприлично.