Школа пригласила меня специально для преподавания киноведения, а я вызвалась вести двойной курс, потому что это означало двойную оплату, а еще потому, что никогда не умела сидеть спокойно и, раз я оставляла детей на пару недель, мне не хотелось просто сидеть без дела. Необходимость постоянно что-то делать — симптом высокофункциональной тревожности и мой ключ к успеху.

Мой тогдашний подкаст назывался «Старлетки в клетке» и представлял собой многосерийную историю женщин в кино — историю того, как индустрия прожевывала их и выплевывала. Подкаст получал максимум внимания, на какое может рассчитывать подкаст, и периодически достигал верхних показателей в разных рейтингах скачиваний. Это приносило кое-какие деньги, а иногда, в качестве приятного сюрприза, о нас упоминала в интервью какая-нибудь знаменитость. Мой соведущий, Лэнс, смог оставить свой ландшафтный дизайн, а я — подработки, которые мне подбрасывал UCLA, и у нас была на примете пара литературных агентов, предлагавших нам свои услуги, если мы решим написать книгу.

Мы вовсю готовились к следующему сезону, сфокусированному на Рите Хейворт, но я могла изучать материал из любого места.

Мы последовали по Шоссе 9 за другим «синим кэбом» с двумя ребятами на заднем сиденье. Ли сказал:

— Видали? Спорить готов, пара ваших учеников. Вся эта молодежь неместная. Кто-то даже из-за границы. Сегодня утром вез китаяночек, так они молчали всю дорогу. Какая у них может быть учеба, если они по-английски не говорят?

Не дав расизму развернуться в полную силу, я сделала вид, что у меня звонит телефон.

— Гэри! — сказала я в телефон, и следующие десять минут произносила хм-м и окей, пока мимо проносился замерзший лес. Однако, перестав отвлекаться на Ли, я, к сожалению, почувствовала в полной мере, как взвинчены у меня нервы, почувствовала, как лес затягивает меня в Грэнби. Вот показалась маленькая белая межконфессиональная церковь, по которой я всегда отмечала, что скоро буду на месте. А вот и поворот на дорогу поуже, поворот, который я ощутила всем телом.

Казалось, он заставил меня вспомнить не в меру длинные джинсовые шорты и полосатую майку, которые были на мне в мой первый приезд в Грэнби в 1991-м. Помню, как я думала, нет ли у нью-гемпширских ребят акцента, не понимая, как мало моих одноклассников будут из Нью-Гемпшира. Я едва удержалась от того, чтобы сказать об этом Ли или хотя бы в телефон.

В то время я жила в семье Робсонов, и они за день довезли меня почти до Грэнби из самой Индианы, а следующим утром мы проснулись всего за час до отъезда. Я сидела, опустив задние стекла, подставив лицо буйному воздуху и обозревая панораму ферм, словно с открыток, и густых лесов, непроглядных, как стены. Кругом пахло чем-то вроде навоза, к чему я привыкла, а затем вдруг запахло соснами.

Я сказала:

«Там пахнет словно освежителем!» Робсоны отреагировали так, словно маленькая девочка сказала нечто умилительное. «Освежителем!» — повторил Северн Робсон и радостно хлопнул по рулю.

Гуляя по кампусу в тот первый день, я поверить не могла, насколько этот лес густой, какая там земля — камни, мох, сосновые иголки. Все время нужно смотреть под ноги. В Индиане мне встречались только рощи между рядами домов или позади бензозаправок — такие рощи можно пройти насквозь. Там валялись окурки и банки от газировки. Но такие леса я представляла в детстве, когда слушала сказки.

Теперь эти истории о первобытных чащобах, потерявшихся детях и тайных логовах обрели новый смысл. Как есть чащоба.

Я смотрю в окошко: почтовое отделение Грэнби и бывший магазинчик видеофильмов. Бензозаправка «Сёркл-кей» осталась без изменений, но не вызывала чувства ностальгии. Вот она, дорога в кампус, и вот он, всплеск адреналина. Я завершила притворный разговор, пожелав Гэри хорошего дня.

Когда в тот первый ноябрь облетела вся листва, я рассчитывала увидеть дома и корпуса, ждавшие все это время за деревьями. Но нет: за голыми ветвями были другие ветви. За теми — еще.

По ночам ухали совы. Иногда, если мусорные контейнеры не запирали, мешки с мусором вытаскивали черные медведи и тащили через кампус, чтобы вскрыть словно подарки.

Машина, за которой мы следовали, свернула на развилке к общежитиям для мальчиков, но Ли направился по длинному маршруту вокруг нижнего кампуса, чтобы устроить мне экскурсию, и мне оставалось лишь вежливо слушать его.

Он сказал:

— Где я вас высажу, это верхний кампус, над рекой, с модными новыми корпусами. А здесь, внизу, старая часть, восходящая к тысяча семисотым.

К 1820-м, но я не стала исправлять его. Время было за полдень, и несколько ребят брели через двор из общего корпуса, сутулясь от холода.

Ли указывал на первый учебный корпус, на общежития, в которых мерзли отроки из фермерских семей, на коттеджи, где в былые времена проживали в одиночестве преподаватели-бобыли, на Старую и Новую часовни (ни одна уже не являлась настоящей часовней, и обе были невозможно старыми), на дом директора. Указав на бронзовую статую Сэмюэла Грэнби, Ли сказал, ошибочно: