— Помнишь то огромное сборище на склонах горы Судьбы? — говорю я, зарываясь лицом между ее грудями.

Она кивает и обнимает меня. Там-то мы и встретились, посреди грохота боевых барабанов, от которого ходила ходуном земля. Ритм был просто вулканический. Орки либо плясали, либо дрались между собой, кучка некромантов барыжила заговорами от стеснительности. Острие каменной иглы постреливало лучами злого колдовского света, бегавшими по всей сцене.

— Мы пытались развесить диско-шары, — вспоминает она, — но организаторы нам не разрешили. Сказали, им чуток не хватает интимности. Но причем здесь наш фестиваль?

— Ты припомни… Мы так разошлись, что лава поднялась до верха горных галерей. Нам, кстати, за это сильно пеняли. Кажется, там одна группа, которую не приглашали, ухитрилась просочиться мимо охраны, зайти за маячки безопасности и углубиться в туннели для выхода лавы. Один из них даже в нее провалился. Выживших пришлось эвакуировать по воздуху, чтобы избежать бунта.

— Ты же понимаешь, все уже забыли об этой истории.

— Это не помешало полететь головам, в том числе на самом высоком уровне.

— И ты хотел бы все повторить?

— Мне ничего не пришло в голову, кроме этой идеи. Лава — она как мы: неторопливая, неумолимая, неудержимая…

— И пылкая внутри. — Она хихикает. — Извини, но ты такой сексуальный, когда вот так говоришь.

— Ты правда так думаешь?

Она избавляется от своего импровизированного наряда и закрывает мне рот поцелуем.

Секс у троллей начинается с землетрясения, а продолжается еще более бурно. В финальной стадии разъезжаются тектонические плиты. Вот почему мы так редко им занимаемся. Мир и так полон потрясений.

Однако время от времени мы устраиваем себе такие развлечения.

Толпа начинает заводиться. В действо даже втягивается кое-кто из людей, хотя и из-под прикрытия деревьев. Это не очень эффективно в плане провокации выброса лавы, хотя и довольно шумно. На сцене Берсерки уступают место какой-то перевозбужденной молодежи, которая дробит свои валуны о камни акустической системы. Синхронные движения наших бедер вторят им, и можно подумать, будто их музыка написана специально затем, чтобы задать нам темп.

Земля содрогается, но никто не обращает на это внимания. Нас не отвлекают даже рушащиеся внутренние укрепления замка. Мир суживается до первородного пульса. Горные тролли знают, как открывать расщелины, речные тролли в свойствe с лавой и всем жидким. Нам, ведомым одним и тем же желанием, потребовалось лишь объединиться. Запах раскалившейся породы, идущий снизу наших животов, напоминает аромат вулканов.

Кончиком пальца я ласкаю лицо моей троллессы, знакомое до каждой извилинки рельефа, каждой прожилки камня. Закрыв глаза, она открывается до сердцевины.

Я закрываю в свою очередь глаза, и открываюсь вместе с ней.

Целую вечность спустя я наблюдаю, как дождь смывает последние следы грязи с ее лица. Она улыбается мне, не открывая глаз — она и так знает, что я всматриваюсь в нее.

— Ты это почувствовал? — бормочет она, свернувшись калачиком на сгибе моей руки.

Мой инстинкт мне подсказывает, что заживление недр уже началось. Лава закрыла раны там, где скала пострадала от вырубания и прессовки. Все завершилось, ну, или почти все. Мы долго еще так и остаемся — сплетясь, с удобством зарывшись в торф.

— Нельзя засыпать, — говорю я, снова садясь. — Осталось полным-полно неулаженных дел.

— Мы ведь со своей частью справились, или нет?

— Шелдона и Бризену до сих пор не поженили, и я обещал восстановить замок, так что теперь я обязан идти и выслушивать попреки.

— Научись делегировать обязанности!

Она улыбается при этих словах, а я улыбаюсь в ответ.

— Думаю, когда все это закончится, я возьму долгий отпуск. Если хочешь, приду и пособлю с салоном.

— О нем способна позаботиться и Жозетта. Я тоже думала на какое-то время исчезнуть. Нам с тобой есть что наверстать.

Замок почти целиком рухнул. От внешней стены остались только два обрубка столбов, поддерживающих разводной мост. Торчащий посреди осыпей донжон, будто устремленный в небо палец, словно поддразнивает нас.

Мои соплеменники собираются домой. Тропы, ведущие в горы, забиты; длинные вереницы троллей тянутся до самого горизонта. Их синхронный топот говорит о произошедшем лучше, чем мог бы поведать я сам.

Моя троллесса прижимается ко мне, и у меня такое чувство, словно извержение лавы смелo весь шлак с моей жизни. А перед звуковой системой стоит темнокожий человек с безумными глазами и своим странным инструментом, мяукающим как рысь. Пока команда добровольцев подбирает обломки скал, разбросанные у подножия сцены, он успешно рвет в клочья мою успокоенность пронзительными звуками и взрывными раскатами. Его песня начинается на манер военного гимна и заканчивается под взрывы бомб, как предупреждение. Я думаю о будущем, от которого мы спаслись, и содрогаюсь.