Послали они зазывальщиком Алёшу Поповича. Явился тот на стрелецкую площадь: бедноте он не кланяется, мужичков не привечает, кабацкой теребенью брезгует. Повел Алёша с Ильёй такую речь:

– Разве честь-хвала молодецкая – сидеть русскому могучему богатырю с перекатной голью, с бедняцкой нищетой, с кабацкой теребенью? Пойдём-ка лучше со мной, Илья Иванович, к светлому князю Владимиру Красно Солнышко на почестен пир.

Рассердился Илья, разгневался. Бросил ковш, отвечает Алёше:

– Ах ты, нахал, собака поповская! Молоко на губах твоих ещё не повысохло. Не тебе меня учить да указывать!

Как ударил Алёшу Муромец в богатырские плечи – раз, другой и третий, – так Алёша от такого приветствия присогнулся да покривился. Бредёт обратно, будто пьян – шатается.

Явился зазывальщик к князю Владимиру, и поднялся на княжьем пиру шум-ропот. Князья-бояре с дубовых лавок повскакивали, на Алёшу показывают. Говорят меж собой:

– Видно, угостил Илья Поповича не хуже, чем Казимирова сына. Ногами-то наш Алёша заплетается, словно былинка на ветру качается.

Отвечает им Алёша:

– Угостил меня Илья не пьяною чарою, а богатырским кулаком. От такого угощеньица до двора княжьего я едва дотащился, едва жив перед вами стою.

Рассердился Владимир и на Поповича – велит его не пускать на пир. Просит князь стольно-киевский Чурилу Пленковича:

– Сослужи, Чурила, верную службу. Позови Муромца ко мне на почестен пир, иначе он Киев разнесёт по брёвнышкам.

Чурила тут не спеша снаряжается, на стрелецкую площадь отправляется. Да вот только как пошёл молодец по городу Киеву, то завернул в переулок Марьинский, где живут красные девицы и попадьи со своими дочками. С красными девицами Чурила призабавился, за попадьями и поповыми дочками приударил: те его ласкают-голубят, наливают ему зелена вина. Позабыл с ними Чурила про Илью и про киевского князя.

Владимир тем временем по палатам бродит, места себе не находит: дожидается зазывальщика с Муромцем. День уже к вечеру подвигается, а Чурила с Ильей всё не возвращаются.

Говорит наконец Владимир самому Добрыне Никитинцу:

– Сослужи, Добрынюшка, ты мне верную службу. Сходи к Илье зазывальщиком. Позови его ко мне на почестен пир.

Накинул на себя Никитинец соболью шубу да пуховую шапку, а как пришёл на стрелецкую площадь, сильно задумался: «С какой же мне сторонушки зайти к старому богатырю Илье Ивановичу?»

А Илья Иванович сидит за дощатым скородельным столом, вокруг него всё пропойцы, пьяницы да всякая голытьба. Пируют с богатырём голи перекатные, кабацкие теребени, деревенские балахонники-лапотники. Много яств перед ними на столах стоит. Все они досыта наедаются, все они допьяна напиваются, разными похвалами похваляются. Иной хвалится драной шапкой. Иной – лаптями и онучами. Иной – своими гнойными язвами.

Подошёл к тому столу Добрыня Никитинец, тихонько повёл такую речь:

– Здравствуй, первый среди нас богатырь Илья Иванович! Ты мой старший брат, а я твой младший брат. Я к тебе явился от светлого Владимира: тревожится князь, что разнесёшь ты весь Киев по брёвнышку, зовёт к себе на почестен пир.

Говорит ему седой Илья Муромец:

– Если бы не назвался ты моим младшим братцем, угостил бы я тебя, как простодушного Василия Казимировича, приветил бы, как дерзкого Алёшку Поповича. А как ты назвался младшим моим братцем, Добрынюшка, так садись со мной за скородельный стол. Что же до князя Владимира: не он, а я во впервые [4] сделал почестен пир и зазвал на него не князей-бояр, а собрал бедноту-крестьян, голей-теребеней.

Сел за скородельный стол Добрыня Никитинец рядом со старшим своим названым братом: досыта они там наедались, допьяна напивались и к Владимиру идти не торопятся.

Говорит Добрыне старый богатырь Илья Муромец:

– Двор мне княжеский не надобен. Я пиров не держусь. Я мужик неприхотливый – был бы хлеба кус.

князя в палатах застолье своим чередом идёт – и там все допьяна напиваются, и там все досыта наедаются, разными похвалами похваляются. Иной хвалится славным отчеством. Иной – золотой казной. Иной – добрым конём. Только сидит на краю дубового стола на окольной скамье молодой Ставр Годинович: он-то ничем не хвастает, повесил буйную головушку между плеч.

Спрашивает князь Владимир стольно-киевский:

– Эй ты, молодой детинушка! Отчего сидишь невесёлым на моём пиру-столовании? Или, как Муромец, недоволен моим столом? Или место тебе не по чину, не по разуму? А может, чарой тебя обнесли не в очередь?

Отвечает Ставр Годинович:

– Доволен я столом княжеским. Доволен чарой зелена вина. Одно лишь меня печалит, молодца. Девять лет прослужил я у тебя стольником. Зазывал тебе гостей на почестен пир – всех князей-бояр, всех могучих русских богатырей. Служил, служил, а казны и добра коня себе не нажил. Нечем мне похвастаться! Разве тем, что есть у меня молодая жена, удалая поляница. Хорошо она умеет стрелять из тугого лука. Прежде ставит она золотое кольцо, а напротив булатный нож, и наметит калёную стрелу. Как положит она ту стрелу, как натянет шелковую тетиву, то стрела попадает прямо в золотое кольцо, булатный нож стрелу половинит на две равные половиночки: они и весом, и на взгляд равны. А ещё моя молодая жена хорошо играет на яровчатых гусельках: веселит игрой добрых людей. Славно играет она и в шашки-шахматы. Что там бояре-князья, что богатыри! Самого светлого князя Владимира она обыграет, как малое дитя.